ГЛАВА ПЕРВАЯ
24.05.2015. Григорий Мамаев
о книге Бориса Корнева «Реальная четвёрка» (изд. «Историческая иллюстрация»,
В современном разговорном языке слово «реальный» приобрело
особый смысл: «исключительный», «полностью соответствующий
требованиям», «твёрдо стоящий на ногах», «образцовый». У всех на слуху
уличное выраженьице: «реальные пацаны», — сиречь, такие ребята, на которых
можно равняться, те, кто не подведёт, те, кто ни в чём не отходит от кодекса, от
А вот повесть Бориса Корнева «Реальная четвёрка» — она почему так
названа? Какое значение имеет здесь слово «реальная»? Неужели вот это
самое — современное, зародившееся никак не ранее 90-х годов? То есть,
«реальная четвёрка» — это четверо «реальных пацанов», так что ли?
Но действие повести заканчивается в середине 80-х, когда эпоха
«реальных пацанов» ещё не наступила… Она, эта повесть, по сути даже не
заканчивается, а обрывается именно на пороге новой, «реальной» эпохи. Зачем
же нужно было вводить в заглавие этот вопиющий анахронизм?
К слову сказать, герои повести, четверо ленинградцев 50-х годов
рождения, чья судьба прослеживается автором от детства до зрелости, очень
мало напоминают тех самых «пацанов», российский «разбойный элемент»
образца 90-х. Нет, даже отдалённо не напоминают!.. Герои повести (даже те из
них, кому «по жизни не повезло») — это незаурядные личности, духовные
сливки позднесоветского общества, лучшие люди своего времени.
Ну, может быть, не самые лучшие, но такие, кто явно возвышается над
средним уровнем — и умом, и душевной силой, и образованностью…
Вот они, четверо:
— учёный, потом партийный чиновник Сергей Богданов;
— офицер КГБ Юрий Лисочкин;
— видный диссидент Владимир Спивак;
— воровской авторитет Пётр Филиппов.
Каждый из четверых по-своему удачлив, хотя нетрудно заметить, что
удачи первой и второй пар простираются в разном направлении.
Как объединяются в одном повествовании эти четверо столь различных
героев? Очень просто, по-корневски естественно, без малейшей надуманности:
все они являются одноклассниками. Все они вышли из одной ленинградской
школы — из элитной школы с углублённым изучением французского языка. Для
не заставших советскую эпоху поясню: в те времена подобные школы считались
элитными не потому, что туда набирали детей элиты, а потому, что в них
стремились формировать будущую элиту государства. До какой степени это
удавалось педагогам — вопрос другой. Во всяком случае, в отношении героев
повести замысел удался: каждый из них, как уже говорилось, дошёл до
степеней известных в одном из четырёх главных сегментов советского социума,
определяющих движение тогдашнего общества в целом, — партноменклатура,
госбезопасность, уверенно набирающее силу диссидентство и уголовный мир,
который в 80-е ещё таит свою мощь, но вскоре встанет на гребне «великой
криминальной революции».
Всё же не трудно понять, что собрать в одной повести четырёх столь
разных героев чрезвычайно не легко, — даже если предварительно усадить их
за соседние парты. Учтите ещё, что Борис Корнев и не пытается искусственно
сводить воедино своих персонажей, — скорее наоборот, он стремиться
подальше разбросать их, развести героев в разные стороны, и если они всё же
иногда встречаются, то в этом видится не столько воля автора, сколько
внутренняя, не зависящая от писателя, логика повествования.
Скажу больше: Корнев делает всё, чтобы его герои не выглядели
«четвёркой», компанией неразлучных друзей в стиле мушкетёров Дюма. Он
всячески подчёркивает своеобразие каждого, он отправляет своих персонажей
в разные части страны (и даже части света), он выстраивает для них совершенно
непохожие судьбы, он, наконец, отрицает само существование дружбы между
ними… Но — всё напрасно. Герои всё равно сходятся, как бы вне воли автора,
доказывая читателю, что они, несмотря ни на что, — реальная, то есть
действительно, а не номинально существующая, четвёрка.
Так что же их объединяет?
Возможно, ответ покажется вам чрезмерно напыщенным: героев
«Реальной четвёрки» объединяет судьба России, история России.
Это так, — иначе и быть не может: четвёрка Богаднов-Лисочкин- Спивак-
Филиппов в силу своей неординарности не может не выделяться из безликой
людской массы, которая по сути своей внеисторична и не меняется из века в
век. Люди хоть сколько-нибудь крупные всегда пребывают в истории: их судьбы
неудержимо вливаются в исторический поток и, влившись, начинают влиять на
его движение. Эти люди — знаки эпохи; их жизнь и сотворена эпохой, и творит
«Реальная четвёрка» — это творцы эпохи, пусть они и не достигли
особенно высокого ранга, но и на своих местах эти люди имеют достаточно сил,
чтобы отчасти влиять на ход исторического времени. Тем они автору и
интересны, — тем они интересны и читателю.
Автор выделяет четыре направления, которые кажутся ему главными для
тех десятилетий: Партия, Безопасность, Оппозиция, Преступность. Эти
направления определяли тогда историю страны. Тот, кто хотел поучаствовать в
судьбе России, должен был встроиться в одно из них, — только это делало тебя
не безликой тенью, а реальным человеком. (Вот вам ещё одна трактовка
названия повести). Мы сейчас не даём оценок, не разбираем, благотворно ли
влияли на страну КПСС и диссидентство, какова была роль КГБ в жизни
общества и допустимо ли влияние преступного сообщества на народ. Мы
просто вслед за Борисом Корневым констатируем факт: власть в
позднесоветской России группировалась по этим направлениям и только по
Однако подобные рассуждения, хотя и проясняют статус героев, но не
затрагивают самой сути произведения, ибо повесть Корнева глубже этих
историософских построений.
…Вспомните детство и представьте себе такую ситуацию: вы школьник, и
по одному из самых важных предметов в четверти вам светит не самая высокая
оценка. Ваши действия? Срочно хватаетесь за учебник, чтобы наверстать
упущенное? Машете на всё рукой?
Для нашей «реальной четвёрки» ни тот, ни другой образ действий
неприемлем. Как истинные пассионарии, (а именно пассионарии и составляют
реальную элиту общества), они решаются на «action directe»: ночью проникают
в учительскую, чтобы выкрасть классный журнал. Истинно мушкетёрский
поступок! Пожалуй, им можно даже полюбоваться, если не быть чересчур
щепетильным. Вот Павка Корчагин подсыпал же табаку в тесто для пасхальных
куличей, мучил поповскую собаку, — бунтарский дух проявляется с детства!
Однако, акция по умыканию классного журнала обернулась для четвёрки
проклятием, тяжким, смертным грехом, который клеймом лёг на всю их
последующую жизнь. Случилось так, что похитителей застукал на месте
преступления учитель труда. Спасаясь от него, четвёрка попыталась уйти через
окно (на третьем этаже!) — с подоконника на дерево, оттуда на землю. Один из
мальчиков сорвался, повис на суку… Учитель попытался его спасти, но сорвался
сам, упал на бетонные сваи и разбился насмерть.
Формально за происшедшее ответил только один из похитителей, Петя
Филиппов, который попал под суд и был отправлен в колонию для
несовершеннолетних, (где и начал своё трудное восхождение в блатной
иерархии), — трём другим удалось, что называется, отмазаться. Но только от
людского суда! Судьба судила иначе: смерть старого, любимого всей школой
учителя стала тем общим грехом, той коллективной виной, что навсегда выбила
их из нормальной колеи. На поверхностный взгляд, жизненный путь этих троих
остался не изломанным и даже вполне успешным, но отныне все их действия
несут на себе печать некой безблагодатности, безплодности. С этой печатью
они вступают и во взрослую жизнь, строят свои карьеры, но при этом остаются
похожими на мух, бьющихся о стекло: мухе кажется, что она летит вперёд, а на
самом деле она остаётся на одном месте.
Можно даже взглянуть на текст повести как на развёрнутую метафору:
старое поколение — в лице учителя труда — пытается спасти молодых,
вступивших на неверный путь, но гибнет, не справясь с этой задачей, а у
молодёжи остаётся кровь на руках…
Тут в скобках можно обратить ваше внимание на любопытный авторский
ход: двое героев, успевших выбраться из учительской, в будущем оказываются
вне советской системы, выпрыгивают из неё как из школьного окна (бандит и
диссидент). Двое же мальчишек, не успевших покинуть учительскую, в
дальнейшем не покидают и систему, плотно встраиваясь в её, казавшиеся
незыблемыми, основы (партаппаратчик и кэгэбешник). Быть может, это и не
очень важное обстоятельство, но оно лишний раз говорит о высоком
мастерстве Бориса Корнева, который даже незначительные детали сознательно
или бессознательно подчиняет общему замыслу.
И видится этот общий замысел таким: четверо очень неплохих
мальчишек, выросших в очень неплохих взрослых дядей (это и к Филиппову-
уголовнику относится, ибо в повести он — страдалец, боец, спаситель), встают у
руля великой страны, — пусть не на самом верху, а, по выражению И.
Солоневича «на штабс-капитанских должностях» ибо «на штабс-капитанах
держится армия». Б. Корнев при всей видимой лапидарности его стиля умеет
заразить читателя своей симпатией к героям: мы от души сопереживаем всем
четверым… Но эти же четверо, несущие на себе бремя греха, бремя убийства
(ведь все они в равной степени виновны в гибели старого учителя!) становятся
виновными и в гибели целой эпохи. Безблагодатные пассионарии — они не
создают, но разрушают или не препятствуют разрушению…
Или, может быть, всё-таки создают?
Действие повести обрывается в момент наступления горбачёвской эпохи.
Новый мир рождается. Тот самый мир, который не смог бы возникнуть, не будь
в Советском Союзе людей, подобных Богданову, Лисочкину, Спиваку и
Филиппову. Опять же, не станем сейчас оценивать этот мир: о нём написано
немало, в том числе и самим Борисом Корневым (повесть «Тандем»,
например). Но вот «Реальная четвёрка» о нём красноречиво умалчивает: волей
автора его герои застывают в стоп-кадре на пороге новых времён, — и читатель
всей душой чувствует — это не конец!.. Наша фантазия тут же начинает бурную
деятельность, додумывая за писателя дальнейший ход повествования. И это
естественно! Четвёрка героев настолько жизненна, настолько реальна, что их
дальнейший путь сам собой встаёт перед глазами: триумфальное возвращение
из-за границы Спивака в лаврах героя-борца; выход из подполья Филиппова,
становящегося главарём крупной группировки и постепенно приобретающего
всё более светский облик; видишь Богданова в ельцинском аппарате, с пачкой
акций в кармане; видишь Лисочкина — главу совместного российско-
сирийского предприятия… (Возможны варианты). То, что в повести казалось
концом, крахом, в жизни стало только началом.
И возникает вполне понятное желание сказать автору: «А дальше-то что
было? Продолжение давай!» И я не сомневаюсь, что, если бы Корнев захотел,
то написал бы такое продолжение, что затмило бы и начало — какой-нибудь
новый «Тандем», — и уж конечно, он повернул бы судьбы героев куда
интереснее, чем это позволил себе сделать я.
…У Бориса Корнева есть отличный рассказ под названием «Глава
первая»: человек всю жизнь собирается написать книгу, но только под старость
находит в себе силы, чтобы сесть за машинку; вот он садится, заправляет в
каретку чистый лист, отстукивает на нём слова «Глава первая» и… умирает. Его
повесть начинается там, где кончается текст.
Поистине «Реальная четвёрка» — это «глава первая» некой огромной
книги, существующей вне текста, книги ещё не дописанной, ибо реальная
четвёрка покамест живёт и действует, и не скоро сойдёт с российской сцены.
Но нужно ли дописывать «главу вторую», «главу третью», «главу
пятьдесят восьмую»?..
Вся сила повести именно в её недосказанности, в этом внезапном стоп-
кадре перед решительным поворотом сюжета. Как тут не вспомнить Хемингуэя
с его знаменитой максимой: «Надо выкидывать всё, что можно выкинуть… Если
писатель хорошо знает то, о чём он пишет, он может опустить многое из того,
что знает, и, если он пишет правдиво, читатель почувствует всё опущенное так
же сильно, как если бы писатель сказал об этом».
Корнев выкидывает продолжение повести, ещё не написав его, ибо
знает: именно в таком виде продолжение подействует на читателя сильнее
Собственно говоря, мы ведь не сразу признаём в героях повести своих
современников. Начиная читать, мы принимаем вводные условия, переносим
себя в 60-е годы и ещё не знаем, чем дело кончится. Потом, увлечённые
сплетениями судеб героев, мы опять-таки не задумываемся о том, как
происходящее в повести соотнесено с нашим временем. И только на последних
страницах мы вдруг с ясностью видим, что речь-то шла о нас!.. О наших
знакомых, соседях, равно как и о тех, кто вечно маячит на экранах
телевизоров!.. И тут-то повесть и обрывается. И наше воображение получает
мощный толчок, наши раздумья о современности получают новую глубину.
Именно эта решительная провокация читателя на творчество, на размышления
— и есть главная ценность «Реальной четвёрки».
И в этом ключе история о гибели старого учителя, попытавшегося спасти
мальчишку, но так и не сумевшего сделать это, вдруг приобретает особое,
поистине архитипическое значение. Ведь для четверых мальчишек — это
практически убийство отца. Причём, убийство, оставшееся без покаяния и без
искупления, ибо все страдания перенесённые тем же Спиваком — это не
искупление, а только естественные следствия греха. Отцовская кровь по-
прежнему на руках у четвёрки, — а эти руки сегодня куда твёрже вцепились в
рулевое колесо, чем во времена советские, и должности эти люди занимают
сегодня уже отнюдь не «штабс-капитанские»…
Впрочем, то, о чём сейчас говорим — это уже «Глава вторая», а её Борис
Корнев не писал.
Григорий Мамаев «Глава первая». Отзыв на повесть Б.Корнева «Реальная четвёрка». Сайт Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России. 20.05.2016. http://dompisatel.