ХОЧЕТСЯ ИДТИ, ПРИВЕТСТВОВАТЬ, РАПОРТОВАТЬ…
О повести Б.Ф. Корнева «Двое в комнате…»
Советскому читателю сразу понятно, а постсоветскому придётся разъяснить: новая повесть Бориса Корнева названием своим немедленно отсылает читателя к классическому стихотворению Маяковского:
— Двое в комнате –
я
и Ленин –
Фотографией
на белой стене…
Далее в стихотворении поэт разглядывает эту фотографию, и вот ему уже хочется «идти, приветствовать, рапортовать»… Рапортовать о чём-то вождю, — покойному вождю, между прочим. Вождю, с которым поэт прежде не перебросился и словом.
Это стремление поговорить по душам с покойником (со знаменитым, как правило, покойником) – не есть личная особенность психики Маяковского, — она довольно часто встречается среди интеллигентной публики. Например, один мой знакомый время от времени (с ранней юности начиная) мысленно общается с Виссарионом Белинским: разъясняет ему современную политическую ситуацию, рассказывает о писателях, рождённых после смерти великого критика и т.д. «Вот, Виссарион Григорьевич, прочёл я намедни одну книжку и должен вам доложить…» — и так далее. Поймите правильно: речь не идёт о галлюцинациях, голосах и прочем подобном, вмешательство психиатра здесь не требуется, — просто человек сознательно или бессознательно выбрал среди исторических персонажей одного, чем-то ему симпатичного, близкого по душе, и в разговорах с ним оттачивает собственные идеи, проверяет собственные выводы, возвращается к пережитому…
Собеседником главного героя повести Бориса Астахова стал никто иной, как граф Шарль Морис де Талейран-Перигор. Проще говоря, — тот самый Талейран, министр иностранных дел при Наполеоне I – и не только при нём. Вся повесть «Двое в комнате…» — это диалог Астахова с Талейраном. Или, скорее – монологи Астахова, прерываемые замечаниями наполеоновского министра, — замечания эти порою весьма едки, но чаще исполнены отеческой поддержки и родственного сочувствия. Астахов с Талейраном остаются на дружеской ноге на протяжении всей книги, здесь нет спора, нет дуэли, нет противопоставления, скорее наоборот: собеседники старательно нащупывают точки соприкосновения, ищут кровную близость, пытаются слиться воедино – ни больше, не меньше.
Надо сказать, что для Б.Ф. Корнева общение с классиками (французскими, главным образом) – не новость. Человек писавший о Бодлере и Франсуа Вийоне от первого лица (то есть именно от лица Бодлера и Вийона), вполне может побеседовать и с Талейраном – почему же нет? В этом особенность данного писателя: он не описывает исторические персонажи со стороны, а вживается в них, надевает их на себя, как перчатку на руку. И это здорово! Монологи Бодлера из повести «Зеркало любви» поражают: так и слышишь живой голос поэта, так и чувствуешь, что его кровь бьётся в твоих жилах!
И вот теперь Талейран. Не поэт, но политик. И нечто большее, чем политик. Политиков было много, легионы, а Талейран – один. Он не просто заведовал министерством иностранных дел в кабинете Фантастического Корсиканца, он конструировал новый мир, созидал XIX век, вторгаясь отчасти и в век ХХ-ый, хотя это (вот странно — уже минувшее…) столетие тщательно открещивалось от родства с епископом-расстригой. Теперь мы говорим: «Талейран», — подразумеваем: «цинизм», подразумеваем «предательство», подразумеваем «беспринципность».
Гм, гм… Сколько бишь циников и беспринципных предателей ходило и ходит по земле? Многие ли из них создали своё столетие? Боюсь, что никто. Никто, кроме Талейрана. Цинизм и беспринципность – орудия разрушения, а Талейран созидал сам и помогал созидать своему императору.
Именно этим, как мы можем предположить, и ценен для Бориса Корнева образ наполеоновского министра. Ибо и Б.Ф. Корнев – созидатель по природе своей, восстановитель, человек, помогающий преодолевать кризисы, — такова была его основная специализация до того, как он ушёл в литературу.
В повести «Двое в комнате…» Талейран представлен, как уже было сказано, минимум старшим братом рассказчика, а если выражаться точнее – любящим отцом. Он запросто кличет своего собеседника Бориской, говорит ему ласково: «Да ты поэт, как я посмотрю… А ещё – артист и шельма!» — и т.д. И не вздумайте упрекать автора в хлестковщине: за этим амикошонством чувствуется некая подлинная семейственность.
Чем упрекать, вы лучше попробуйте отличить документально подтверждённые цитаты Талейрана от тех афоризмов, что вложены в уста министра волею Корнева. Вот, пожалуйста:
— Конец «плохого» почти всегда начало «хорошего».(ПлоХОрошо)
— Любое решение уменьшает количество возможностей.
— Женщины иногда прощают тех, кто злоупотребляет возможностью, но никогда – тех, кто ею не пользуется.
— Бойся иметь плохих друзей, они дезориентируют и тянут на дно.
— Верить только в судьбу значит не верить в себя.
— Я всегда умел видеть победителя, и под маской величия и незыблемости угадывать побеждённого.
— Ум – это необходимое условие, но совсем не достаточное. Ум нужен всегда, но сам он не ведёт ни к чему.
— Лучший способ свергнуть правительство – это войти в него.
— Единственное вложение, которое ничего не стоит, но приносит большой доход – это лесть.
Итак, где здесь Талейран, а где Корнев?
Вот то-то и оно.
Проникновение в образ получается настолько полным, что автор уже не скован временнЫми, языковыми и прочими условностями, — он легко и непринуждённо ведёт беседу, он свободно рассказывает Талейрану о…
О чём?
Проще всего сказать: о собственной жизни. И в самом деле: герой-рассказчик достаточно подробно пересказывает собеседнику перипетии своей биографии, знакомит его с хитросплетёнными зигзагами своей карьеры, — и это само по себе интересно, даже если бы рассказ не комментировал Талейран. (А он всё-таки комментирует, — значит, интересно вдвойне).
Однако, назвать «Двое в комнате…» автобиографической повестью язык не поворачивается. Не в этом дело, не мемуары перед нами… Тогда что? Исповедь? Талейран, успевший в своей жизни побывать и епископом, вполне годится на роль духовника. Но вот кается ли перед ним Борис Астахов (или сам Борис Корнев)? Нет, нет… Хотя, несомненно, он выносит на суд собеседника свою жизнь, свою душу, свои идеи… И он ждёт реакции исторического персонажа, ждёт его одобрения, совета…
В новой повести Бориса Корнева вновь появляется мотив, уже не раз встречавшийся в его прежних вещах: герой расчерчивает кусок старых обоев, расписывает на нём все более или менее значимые события свой жизни, причём всё положительное отмечает красным цветом, а отрицательное синим. Занятие полезное, которое многим можно было бы посоветовать, но… Но кто взглянет на этот чертёж со стороны? Кто скажет: «Вот тут ты прав, это действительно синее, а это – нет, совсем не синее, а красное, просто ты ещё не понял сути данного явления. А это не красное, нет, — ты обманываешь себя!». Где судья, способный различать цвета – беспристрастный и всезнающий? Не ядовитая ли мудрость Талейрана поможет вершить суд?
Но нет, назвать этот диалог судебным разбирательством тоже нельзя. Талейран слишком дружелюбно, слишком сочувственно относится к нашему современнику, чтобы говорить о суде; он слишком любопытен к реалиям нового века, слишком быстро усваивает нынешний жаргон, чтобы вершить непредвзятый, вневременной суд. Ему весьма интересно, что такое «профком» и кто такой был Пельше. Он азартно стремится влиться в ХХ и даже в XXI век, понять всю нашу экзотику, найти нечто общее со своей эпохой, — но для чего? Для чего он затеял эту беседу с человеком другого языка, другой культуры, другого времени?
(Вот видите! Как-то само собой получилось, что герой – пусть исторический, но всё-таки до известной степени вымышленный, — взял да и оттеснил от нас вполне реального Б.Ф. Корнева. Вы обратили на это внимание? И теперь нам кажется, что инициатор беседы вовсе не альтер эго русского писателя, а французский министр. Не в первый раз в истории литературы герой выходит из подчинения автору. Правильно, но сойдёмся пока на том, что оба собеседника совершенно равноправны).
В общем создаётся впечатление, что, если Борис Астахов ищет талейрановской благосклонности, то Талейран хочет на основе информации, полученной от собеседника воздвигнуть собственную историко-философскую систему, одинаково приемлемую как для наполеоновских времён, так и для нашей эпохи наступающей глобализации. Что совсем не так трудно, как кажется, ибо что представляла из себя империя Наполеона, как не первый шаг человечества на пути к глобализму?
Как уже говорилось, Талейран – больше, чем просто хитрый политик себе на уме. Разумеется, цепочка его предательств впечатляет. В беседе с Астаховым он говорит об этом так:
— Изменяя им, я никогда не изменял ни себе, ни Франции. Я знаю истину: «Если себя не уважаешь, значит, никого не уважаешь». Просто не умеешь. Церковь сдал. Короля сдал. Наполеона нашёл… Сделал третьим консулом. Потом – первым. Потом – императором. Потом император не послушал меня… Сдал и его! А короля вернул. Вот качели, так качели! Всю Европу поделил в 14-м!.. А? И всякой раз – это плод моих долгих размышлений.
Если и мы заставим себя поразмыслить над этой цепочкой, над этими качелями, то в конце концов поймём, что это не измены, но стремительное движение от одной почтовой станции к другой – в надежде достигнуть всё той же цели, — той самой к которой быстро катится нынешний мир. Одна лошадь пала – забудь про неё, седлай новую! Немедленно! Немедленно!
Немедленно… ждать. Лошадь – это ожидание.
— А эти только талдычат: «Предательство, предательство!» Диванная психология обывателей… (Это тоже слова Талейрана из повести, Талейрана, уже проникнувшегося духом нашей с вами современности).
Хорошо, но причём же тут Б.Ф. Корнев? Он-то какое отношение имеет к талейрановским устремлениям?
Знаете ли вы такую книгу — «Немедленно ждать»? Её автор – Борис Корнев. Это ещё не роман и не повесть, это своего рода учебник по преодолению кризисных ситуаций. Она написана ещё до того, как автор всерьёз обратился к художественной прозе. Необходимо, однако, знать, что название этой ранней книги (заключающее в себе самую суть корневского подхода к кризисным ситуациям) уже было продиктовано Талейраном. «Немедленно ждать», — это его выражение. Хотя со страниц повести «Двое в комнате…» он возражает:
— Во-первых, я говорил: «Urgent attendre!» Не «немедленно», а «срочно». «Немедленно» — значит, не откладывая на потом. А «срочно» подразумевает полное отсутствие времени на раздумья.
Так или иначе, но выходит, что вся сознательная деятельность Б.Ф. Корнева, как специалиста в сфере управления экстремальными ситуациями, как мыслителя, как литератора, развивалась в направлении, указанном Талейраном! Выходит, не удивительно, что сей персонаж появился в его прозе, — удивительно, что он появился только сейчас.
На страницах повести Талейран и Корнев (ах, простите, Астахов!) идут из двух разных сфер – из большой политики и из малого и среднего бизнеса, — но говорят в сущности об одном.
Вот, что говорит в книге собеседник Талейрана:
— Часто может что-то пойти не так. Может случиться всё что угодно. Так вот! Если что-то не получается, это ещё ничего не значит! Просто сейчас это что-то идёт не так, как ты хочешь. Как сейчас хочешь… Уже завтра, а может, через минуту многое изменится. Не стоит делать поспешных выводов, принимать резкие решения и тем более спешить их реализовывать. Сядь, посиди, послушай хорошую музыку, вкусно покушай, купи себе что-нибудь, улыбнись и поверь, к этому моменту ничего решать уже не придётся. Время – это ресурс, который способен решить всё и всегда. Помните Ваши слова? «Немедленно или срочно ждать!» Жди, лишь изредка спрашивая себя: «А что будет, если сейчас ничего не сделать?»
Это позиция автора, но это и принцип его собеседника, который пережидал (не предавал!) один режим за другим, следя лишь за приближением тех моментов, которые могут перевернуть ситуацию.
Инициалы авторского альтер эго – БФ (Борис Фёдорович) – конечно, как и в жизни. Это БФ (клей такой есть, — слыхали?) неожиданно становится одним из символов, одним из флагов его антикризисной деятельности, ибо он, Астахов, как тот самый клей, склеивает ситуацию, раздробленную кризисом. К этой теме неоднократно возвращается язвительный Талейран, замечая, как трудно склеивать то, что остаётся после не желающих «немедленно ждать» политиков и бизнесменов.
— Вот и «склеивай» то, что после них остаётся! Тоже мне, «БФ», понимаешь… Останутся государства, нации. Но только те, что существуют веками. Можно изменить их границы? Конечно, можно и даже иногда нужно! Но это временно! Народ… Он может включать в себя частицы другого этноса, другую религию… Так было и с католицизмом, и с православием, с вашим коммунизмом и с моим капитализмом… Всегда остаётся человек, личность. И этой личности, конечно, если она такова, нужно предвидеть все эти катаклизмы природы. И вовремя предвидеть!
А для того, чтобы получить дар предвидения, нужно научиться «срочно ждать»…
…Я нарочно нашёл в интернете портрет Талейрана, — даже не один, а множество, и теперь сравниваю эти изображения друг с другом. Такое впечатление, что всё это – разные люди. Вот ухоженный, моложавый красавец, вот старый брюзга, вот мудрец, вот высокомерный вельможа… На одном из портретов он удивительно похож на Робеспьера, что, кажется, Талейрану и не годилось бы, однако…
И если теперь перейти от этой талейрановской галереи к портрету автора, Б.Ф. Корнева, то и вздрогнешь: ой, похож, похож… Особенно этот рот… да и всё остальное тоже… И полезет в голову всякая мистика…
Но мистика данной повести вовсе идёт. Это не о том, совсем не о том. И чтобы окончательно отделаться от дурной потусторонности, читателю следует лишь прочесть вторую, заключительную главу повести. Она не велика, значительно короче первой, и никакого Талейрана вы здесь не найдёте. Это рассказ о школьных годах Бориса Астахова.
К теме детства автор подбирался ещё в первой главе. Он писал:
— Люди порою устают от детства и спешат стать взрослыми, но потом желают возвратиться в детство. Теряют здоровье в погоне за богатством, но потом тратят эти богатства, чтобы вернуть себе здоровье. С тревогой думая о будущем, забывают настоящее и не живут ни в настоящем, ни в будущем. Живут, как будто никогда и не умрут, и умирают, как будто никогда и не жили…
(Это слова не Талейрана, это говорит Астахов).
Первая глава являла нам жизненный путь героя, проделанный им в зрелые годы. Вторая возвращает в его детство. Круг замыкается. Детство – это, собственно, царство непрерывного ожидания, именно здесь в полной мере воплощается завет французского политика: «Немедленно ждать!» Школьник вечно ждёт – звонка на перемену, наступления каникул… Ждёт взрослости. Ждёт настоящей, взрослой любви. Потом этот мир ожидания воспринимается нами как отдельная жизнь, к которой постоянно возвращаешься памятью. Вот и Астахов после острой, напряжённой беседы с одним из умнейших людей позапрошлого века, возвращается к себе, в Ленинград, в Кировский район, на тихую Турбинную улицу, чтобы ещё раз понять, откуда что взялось, как годы школьного ожидания обернулись судьбой, как превратности этой судьбы сплелись в сложный узор… Она так и называется эта глава – «Узоры судьбы».
Кстати, фамилия собеседника Талейрана тоже не случайна. Федор Астахов! Так звали главного героя первой книги Бориса Корнева — повести «Дальтоник». Повесть о последней большой войне и об отце писателя — Федоре Корневе (в книге — Федор Астахов).
— Ничто не случается просто так! Много всяких ниточек в узоре судьбы человека, и каждая к чему-то обязательно приведёт! Главное понять, какая и куда?
Но и для того, чтобы понять, нужно ожидание. Немедленно ждать!
Павел Горелов