О сборнике Б.Ф. Корнева «Тайна Пылающего Разума»
Мудрецы бывают разные. Например, немецкий мудрец — высохший, как мумия, выбритый, востроносый, мерно шагающий по улице средневекового городка и бормочущий себе под нос что-то о трансцендентности и интеллигибельности. Или китайский мудрец — пожилой толстяк, пьющий вино на берегу реки под осенней луной. Или русский мудрец — с бородой до пояса, суровый, босиком. Или, наконец, мудрец французский — аристократ, живущий вдали от света, насмешливо-добродушный, ухоженный, украшенный дуэльными шрамами.
Когда читаешь сборник «Тайны пылающего разума», постоянно представляешь его автора — Бориса Корнева — меняющим одну за другой эти маски-образы, — эти и ещё множество других, подобных.
Нет, я вовсе не хочу сказать, что мудрость автора — лишь личина. Ни в коем случае. Мудрость этой книги — живая, прирождённая, крепкая и обаятельная. И — многоликая, выступающая то в одном, то в другом сценическом образе, то в одном, то в другом гриме.
Собственно говоря, это вообще свойственно творчеству Бориса Корнева: менять образы от одной книге к другой, выступать то в роли современного бизнесмена, то советского номенклатурщика, то школьника-подростка, то учёного-философа… Однажды он надел на себя маску французского «проклятого поэта» — Шарля Бодлера и написал целую повесть от лица классика, — чрезвычайно интересный литературный опыт, с которым вы сможете познакомиться на страницах этого сборника (рассказ «Зеркало любви»). А однажды мы поразились мудрости любимого пса автора, от лица которого написан рассказ «Когда все дома…»…
Образ автора в произведениях Бориса Корнева постоянно дробится, поворачивается к читателю то одной, до другой своей гранью, ненавязчиво пытаясь убедить его, будто эта грань — и есть единственно верный, единственно полный портрет; но горе читателю, который поверит этому, ибо в следующей книге он увидит нечто совершенно отличное от того, в чём его только что убедили.
И точно так же дробятся сами произведения Бориса Корнева: отдельная глава большой повести вдруг становится самостоятельным рассказом; несколько автономных миниатюр превращаются в единое повествование, потом опять распадаются, чтобы в новом сборнике появиться в иной комбинации, объединённые иной идеей, иным сюжетным рисунком.
Что мы получим, взяв в руки книгу «Тайна Пылающего Разума»? Сборник повестей, рассказов, миниатюр, эссе? Верно! Всё так и есть, — для читателя мало знакомого с творчеством Корнева. А человек, хорошо знающий его творчество (очень полезное знакомство, кстати!) сразу поймёт, что перед ним единая повесть — повесть о любви. Что, несмотря на очевидную жанровую пестроту (или благодаря ей?), книга вышла удивительно цельная, уверенно, не уклоняясь от тропы, идущая от начала к финалу.
Тут надо понимать, что любовная тема настолько непроста, глубока и многолика, что в XXI веке исследовать её средствами романистов XVIII века просто неприлично. Схема «влюбились — начали встречаться — (испытали различные превратности) — поженились», давно не работает. Разговор о любви требует нового языка, — может быть, не всеобъемлющего, а для каждого автора — своего. Как решает эту проблему Б.Ф. Корнев в книге «Тайна пылающего разума»?
Он раскладывает любовную тему на несколько различных проекций, — примерно так же, как Пикассо раскладывал на проекции свою натуру. Мы видим любовь как бы отражённую сразу несколькими зеркалами — большими и маленькими, богатыми и простыми, ясными и тусклыми; каждая глава в сборнике — это зеркало, по-своему преломляющее и являющее то, что в нём отражается. Сборник «Тайна Пылающего Разума» — это целая галерея подобных отражений.
Начало её — чудесное погружение в мир поэзии Гийома Аполлинера. В качестве самостоятельной работы оно представляет собой литературоведческое эссе: придирчивый разбор нескольких русских переводов знаменитого аполлинеровского пятистишья «Прощание». Но, если рассматривать эссе «Тайна пылающего разума» как первую главу в повести «Тайна пылающего разума», то мы увидим в нём вовсе не литературоведение, а воспоминания о юности, рассказ о первых любовных романах, — вообще, отчаянную попытку воссоздать дух юных лет, снова вдохнуть запах прошлого: как у Аполлинера — «Запах времени Стебель вереска».
Вереск — магическое растение. Помните, у Стивенсона — «Вересковый мёд»? «Из вереска напиток забыт давным-давно, а был он слаще мёда, пьянее, чем вино…» — и запах у него был особенный — запах времени. Стихотворение Аполлинера — это заклинание, прочитанное над стеблями магического вереска; бездумно повторить это заклинание невозможно, нужно сперва вникнуть в его смысл, почувствовать запах времени.
И кажется, что тщательное разбирательство чьих-то переводов чудного пятистишья — это словно авторская попытка взлома двери, ведущей в прошлое. Что такое «запах времени»? Как трактует эти слова тот или иной переводчик? Какой смысл он вкладывает в таинственные французские строки? С одной стороны: «Мы больше не вернёмся на Землю», — с другой: «Но помни, что я жду встречи»… Значит, всё-таки вернёмся, вернёмся в прошлое, вернёмся в прежнюю любовь?
И вот это путешествие начинается: рассказ «Путешественники», который, будучи взят отдельно, представляет собой милый, полный обаяния путевой очерк, — здесь же, в общем контексте сборника, он наполняется некой мистической музыкой. Из мира первой главы, полного юношеского беспокойства, читатель переносится в бесконечное умиротворение холодного Карельского перешейка и тёплых французских Пиренеев. Это как бы мир за гранью мира: так спокойно и безбурно как в этом, нарисованном Корневым пространстве, на земле быть не может. Вновь читателя обступают тени французских поэтов, чьи имена увековечены в названиях улиц маленького южного городка. Эти имена, эти тени — отголосок юности автора, знак первого приближения к стране «утраченного времени». И даже пёсик по кличке Масик, главный (после рассказчика) герой повествования, из обычной домашней собачки вдруг превращается в духа-путеводителя, провожающего автора в запредельные миры… И это погружение в карельско-пиринейский астрал завершается в рассказе у разрушенного древнеримского моста. Моста в прошлое. Дальше пути нет. Не повернуть ли назад?
Нет, ни в коем случае! Автор пытается преодолеть пропасть мозговым штурмом, воссоздать разрушенный мост цепочкой философских рассуждений. Эту цепочку мы найдём в большом (по масштабам сборника) эссе «Срывая вереск…» Как вы помните, срывать вереск в сборнике Бориса Корнева начал Аполлинер и его русские переводчики, — они срывали его, пытаясь уловить «запах времени». Эссе построено как ответ неким российским дамам, пытающимся получить у автора консультацию по неким психологическим вопросам. Автор с готовностью пускается в объяснения, разъясняя своим собеседницам, что есть любовь, страсть, симпатия, сексуальное влечение, — и какое отношение имеют к браку все эти материи. И вдруг оказывается, что все расспросы, все разъяснения сводятся всё к тому же аполлинеровскому вереску:
— Случается, что ушедший пытается вернуться, а не просто продлить привычное поведение. Так бывает, когда он чувствует, что потерял или забыл что-то очень важное и нужное. Он снова и снова мучительно вспоминает и навязчиво ищет встречи. Иногда находит. Но чаще приходится признать: что-то безвозвратно ушло… Как же больно врезаются в сердце строки из стихотворения Аполлинера: «Срываю вереск, осень мертва. На земле, ты должна понять, мы не встретимся больше…»! Но сегодня это уже реальность. Возвращение к той странице жизни почти не вызывает эмоций. Она теперь не эта, а та. Не здесь, а где-то там. То, что было таким важным, чем ты дышала, что чувствовала, кем любовалась, что было твоим настоящим, вдруг стало прошлым. От этого становится холодно и неуютно. Ведь теперь в настоящем образовалась пустота…
Пустота — пропасть на месте разрушенного древнеримского моста. И всё-таки, мозговой штурм помогает её преодолеть. А на том берегу пропасти автора уже ждёт мимолётное, но такое волнующее свидание с юной российской француженкой и её собачкой (миниатюра «Предчувствие»). Вот именно: это ещё не возвращение в юность, но уже явственное предчувствие возвращения. Прелестная незнакомка на несколько мгновений появляется из глубины узкой улочки и вновь скрывается, успев, однако, дать понять автору: путь в прошлое открыт.
А вот само возвращение — оно на страницах следующей главы повести — в рассказе «Этот сумрачный белёсый свет…» Возвращение к самому началу, к воспоминанию о школьной любви, о первом поцелуе, о радуге, запутавшейся в ветвях городских берёз. Нельзя, однако, сказать, чтобы эта история была по-детски безмятежной: рефрен её, строки из давней песни, — тревожен:
«Этот сумpачный белёсый свет,
то ли есть, то ли нет,
и стоим с тобою рядом мы
на пороге тьмы…»
Собственно говоря, — на пороге взрослой жизни, на пороге новой, серьёзной любви… Но почему-то от неё веет тьмою, скрытой за сумрачным, белёсым светом первой любви.
И следующий рассказ — или скорее небольшая повесть, — это уже развёрнутая любовная история, которая и впрямь темна и печальна. Её название — «Последние капли дождя»… Школьник, герой предыдущего рассказа, видел радугу в каплях дождя, повисших на ветвях. В этой повести радуги уже нет, и дождь сменяется снегом. Холодно, холодно от такой любви!
Этот рассказ, эта глава единой повести посвящены любви-страсти, — и он самый печальный в сборнике. Может быть, страсть, по мысли автора не рождает ничего, кроме печали? Сам он говорит об этом так:
— То, что мы всуе называем любовью, на самом деле чаще всего лишь страсть. Это слово используют для обозначения высокой степени сексуального возбуждения в сочетании с общим эмоциональным влечением к партнёру. Но страсть, так же, как и влечение, — психические состояния с неосознанной или недостаточно осознанной потребностью человека. Эта потребность либо угасает, либо осознаётся, превращаясь в конкретное желание, намерение или мечту.
Другими словами, — оказывается, мы ещё не вошли туда куда стремились, мы ещё не отыскали потерянное время, оно ещё ждёт нас впереди. И, чтобы проникнуть туда, автор предлагает нам ещё один магический обряд: баню (новелла «Прелюдия»). Баня, если кто не знает, у финно-угорских народов служила не только для мытья, и даже не столько для паренья, сколько для общения с духами, для введения себя в особый — банный — транс, когда душа становится более восприимчива к потустороннему миру, и способна получать оттуда либо дополнительную энергию, либо пророческие прозрения. Именно об этом думаешь, когда читаешь эти со вкусом, с наслаждением написанные строки: тут не в одном сибаритстве дело, тут описывается сложное магическое действо!
И следующая за «Прелюдией» сексуальная сцена рассказа «Пробуждение» наводит на ту же мысль: не в сексе тут дело, не в одном только сексе, — или, может быть, сам секс мы понимаем слишком однобоко, не ощущая его магической подоплёки, — а ведь были когда-то в древности и жрицы любви — не в современном, уличном, бордельном смысле, а в высоком, сакральном.
Но из этого сакрального круга следует, по мнению автора вывести брак, — такая мысль лежит в основе следующего очерка «Кое-что о браке». Сей институт нужно твёрдо поставить за скобками, не позволяя ему проникнуть в мир магии, в заросли вереска, — пусть пребывает в сфере деловых отношений с чётко расписанными правами и обязанностями. И только совершив это, мы сможем, наконец, познать истинную любовную магию, о которой говорится в рассказе «Зеркало любви». Зеркало — один из важнейших магических инструментов! Именно сквозь тусклое, старое, покрытое патиной зеркало герой рассказа, великий Бодлер, проникает в запредельный мир. Рассказ тем и поражает в первую очередь, что показывает, как любовная страсть сливается с поэтическим вдохновением… Точнее, как поэтическое вдохновение оборачивается любовной страстью! Именно так, а не наоборот. Творческий порыв создаёт любовь, и любовь становится детищем творческого акта. Корнев ведёт происхождение любви не «снизу» — от телесного желания, а «сверху» — от небесного огня! Вот так — не больше, ни меньше. Рассказ, как золотыми нитями переплетён цитатами из Бодлера, причём, это не традиционное цитирование: волею Бориса Корнева бодлеровские слова как бы рождаются на наших глазах — мы присутствуем на самом сокровенном этапе творчества, когда слово растёт или выкристаллизовывается. «Зеркало любви», пожалуй, смысловой пик всего сборника, — именно здесь «вересковый мёд» сварен и готов к употреблению. Ниточка от Аполлинера плывёт вспять по реке времени и приходит к Бодлеру, — остаётся только связать её.
И этот узел связывается двумя чудесными миниатюрами — «София-Антонина» и «Это как любовь…» Две героини — две девочки. Одна строит домик для птиц — старательно, точно священнодействует… Вторая… Вторая ничего не делает, — просто живёт, просто жуёт орешки, сидя на песке, у моря, — и чистое детское счастье её по силе и по глубине оказывается равным любви. Но как определить это равенство, как взвесить две радости? Очень просто: нужно, чтобы маленькой девочкой стала взрослая женщина — как и происходит в рассказе. Возможно ли такое? Возможно — с помощью зеркала. Нет, — действительно возможно?..
Борис Корнев отвечает на этот вопрос так:
— Знаю, для многих наступал такой момент, когда нужно совершить прорыв, выйти за рамки привычных представлений о возможном. Почти всегда это соседствует с опасностью! Неизбежно наступает своеобразный «флаттер» – жёсткая вибрация души и тела. Некоторые не выдерживают – сбрасывают скорость. Лишь отчаяные нажимают на газ и попадают в сверхзвук. Эти познают радость движения по жизни! Они, будто в сёрфинге, наслаждаются долгим скольжением по склону волны. Нужно лишь научиться подольше оставаться на её вершине в ожидании подходящих изменений, хорошо владеть самим собой и чувствовать малейшие дуновения ветра.
Так сказано в эпилоге сборника, в рассказе «Новые океаны». Он тоже посвящён возвращению в прошлое — в молодость. А вернее, — возвращению в себя.
— Если тебе повезло, и это случилось, очень может быть, что ты распознал самого себя! Ты в гармонии с окружающим миром… Правда же, ты испытал необычное чувство! Теперь гони обратно и учись ценить, использовать и любить каждое мгновение твоей жизни!
Собственно, ради такого вывода и проделан весь этот сложный и увлекательный путь, который вы пройдёте вслед за автором сборника «Тайна «пылающего Разума».
Андрей Богданов. 11 сентября 2018.