рассказ
Мы всходим на корабль, и происходит встреча
безмерности мечты с предельностью морей.1
Какое прелестное время! Ни самоотверженной пахоты, ни мучительного выяснения смысла жизни, ни поиска денег… Не надо гробить сердце, исправляя отношения между участниками очередного проекта. Не нужно пить для создания атмосферы доверия или демонстрации близости взглядов и идеалов. Лишнее – заводы и пароходы. Яхты, корпоративы и гламурные тусовки – тоже ни к чему. Повывелись и мелкие проблемки, часто переполнявшие критическую массу негатива. Мелькнёт на минутку «носитель проблем», – куда без них – прикоснёшься… Это, наверное, как у хорошего токаря, вышедшего на пенсию – обязательно вернётся на завод только чтобы вновь и вновь вдохнуть запах свежей металлической стружки…
В остальном – сплошное благоденствие! Уже давно созрел и оформился ясный и, по-моему, заслуженный образ жизни. Ни за что на свете не хотел бы стать моложе ни на двадцать, ни на тридцать лет! Сейчас я точно знаю, что мне нужно, и без чего могу прожить.
Я и Масик – маленький пёсик, джек рассел терьер – весной и летом живём в Маноле. Есть такой посёлок на Карельском перешейке около Питера, появился на берегу Балтийского моря ещё в тринадцатом веке. Каждый день гуляем вдоль залива, взбираемся на огромную гранитную глыбу, похожую на постамент к Медному всаднику и любуемся каменистым берегом, островами напротив и водной гладью пролива Бьёркезунд, над которой, израстая в прожилках заката, чуть дышат лучики заходящего солнца. Придём домой – на поляне подстриженная травка, цветут черешня и яблоня, потом сирень, а чуть позднее жасмин. Тут посидим, там… На веранде устроимся в кресле. Чай с бергамотом… На коленях у меня Масик лижется, пытается что-то сказать, поделиться радостью. Ни тебе комаров, ни жары, ни ветра. Впадаем в полудремоту. Если на море шторм, его не чувствуешь, только гул слышен и верхушки деревьев колышатся. А на усадьбе благодать! Свет вырубят – включится генератор. Температура упадёт – заработает котёл на соляре. Баня нужна – пожалуйста! Через час можно париться. Вздумалось еды купить? Садись в авто, и через пять километров Приморск. Нужен город побольше? Ради Бога! Сорок минут и нате вам – Выборг, единственный в стране средневековый западноевропейский город, не считая калининградский анклав. Да и до Питера недалеко.
Только уезжать не хочется. Придётся Масика оставлять одного часа на три-четыре. Понятное дело – мой эгоизм. Ему ведь и так, и этак хорошо. Бегает себе по полянке, ворон гоняет и в ус не дует. Устанет – заберётся на диван и дрыхнет. Вот и сейчас храпит. Да так громко! Но я точно знаю, стоит только встать, и он вмиг проснётся, поднимется на свои коротенькие лапки и кинется бежать к любимому мячику. Найдёт его где-нибудь под ёлкой и смотрит, не иду ли я с ним поиграть. А ещё он знает, что на этом шарике приятно на спине кататься. Уляжется и ворочается из стороны в сторону, пока мячик из-под него не выскочит.
Но если я надену через плечо сумку с документами… Всё! Ни за что не отпустит. В дом не заманить, поводок не прицепить. Пробовал прятать сумку. Он всё равно её чует. Хоть в карман засовывай, хоть в мешок полиэтиленовый. Раньше я поводок пристёгивал перед калиткой, мол, гулять собрались. Открывал её, походим минуты две и возвращаемся обратно. Заводил пёсика в дом, закрывал двери и делал, что хотел. Теперь всё не так! Он постиг мою хитрость и стал мудрее, нигде не даёт подойти. Теперь я просто сажусь в машину и еду к воротам. Он, конечно, за мной бежит и лает. Ворота сами открываются, я выезжаю…
Скажете: «Ну, ты простой!» Так и есть. Ещё год назад Масик неотвратимо убегал. Ищи, лови его по всей Маноле! Теперь – «высокие технологии»! Выехал за ворота, а там специальная площадка, огороженная другим забором. Он почти невидимый и без единой дырочки. Выхожу, выключаю мотор, возвращаюсь через основные ворота. Пёсик – за мной. Если не выключить мотор, останется у машины. Идём вместе метров десять. В это время ворота сами закрываются, а я, подлый такой, ухожу через калитку. Через неё ему со мной не проскочить. Да он и не пытается! Пробовал сто раз. Стоит тихо, хвост поджал, представляет все нюансы последствий моего слова «ждать». В общем, опять обманываю малыша. Обманщик! Самому гадко. Ну, почему же обманщик? Я ведь честно сказал ему: «Ждать! Магазин. Приморск». И машину я теперь стараюсь вывозить за ворота заранее, ещё утром, пока он спит…
Зато, когда возвращаюсь, его мордочка обязательно торчит из-под ворот. Ждёт! Такое чувство, что он вот так сидел всё время и ждал, выглядывая время от времени. Жалко! Проросли друг в друга… Потому всегда тороплюсь к нему или просто никуда не выезжаю и питаюсь пельменями.
Постепенно подкрадывается осень. Октябрьский солнечный свет пробивает листву, и та, спадая с наших берёз и клёнов, безучастно плывёт в прозрачную синеву морозного неба. И, кажется, что всё ярче и ярче становится свет, сильнее блестит всё кругом, и мокрые листья, упоённые светом, спорят с лазурью небес живым блеском своих тёплых красок. Но такое впечатление, что после этого путешествия посадочная полоса для них всегда у меня на поляне. Если ночь была холодной, то она на хрупких паутинках, что появляются на нижних лапах елей. Основная же круговерть листвы усаживается на траве. Убирать граблями – пустое дело! Во-первых, Масик постоянно ворует у меня всё, что положишь на землю. А во-вторых, час-другой собираешь листья в кучу, наконец, травка зелёненькая появляется… Теперь забраться бы в кресло да любоваться, как летом бывало. Пока ещё земля дышит, листья пахнут и деревья не заснули… Не тут-то было! Тотчас мелкий, мокрый снег выпадает и покрывает дырявым белым покрывалом всё это благолепие.
Короче, пора собираться к родным, в тёплые страны. Лебеди, вон, каждый год из нашей Коровьей бухты улетают в Южную Африку. Ну, и мы тоже… Только не с ними, конечно, а поближе, на юг Испании или Франции. Сходим последний раз туда, где белые красавцы всё лето обитали, попрощаемся, и – до встречи в следующем апреле!
ххх
Сначала мы покинули каменистую Карелию, холодную ветреную красавицу с густо накрашенными и вечно заплаканными ресницами елового леса. Неделю назад, вдоволь насмотревшись сцен очередной каталонской «революции», бросили облицованную красивым камнем карнавальную блондинку Барселону. Но, как говорится, тренд сохраняется. После стольких лет пребывания в неопределённости кризисных проектов влечёт к чему-то достоверному и прочному. И это, заметьте, не молоденькие Альпы, а мудрые Пиренеи!
Попробуем пребывать вблизи гор в постоянной рекреации и вне каких-либо архитектурных излишеств – пусть и прекрасных, но всё же искусственных городских построений. Только листочек, ветерок, глыба камня да пик Канигу (pic du Canigou) вдали… Надо сказать, мы довольно быстро привыкли существовать в пространстве, где «искусственное» осознанно изгоняется. Всё хорошее и приятное приходит в нашу жизнь неожиданно. И это могут быть даже самые незначительные, на первый взгляд, вещи: пение птиц в саду или луч солнца, который пробивается в комнату через приоткрытые шторы…
Сегодня проснулись от стука в окно. Оно на втором этаже, однако… На юге Пиреней в осенне-зимнюю трамонтану в домах всегда стучат ставни. Ветер тридцать метров в секунду и он непременно оторвёт их крепления от стены. Но вчера ветра не было. Да и вечером небо было чистым, без предвестника трамонтаны – закрученных в спираль облаков, окрашенных ярким красно-синим цветом со зловещим фиолетовым отливом.
Не задевая вытянувшегося вдоль кровати Масика, я поднялся и направился к окну.
Три симпатичные пташки с длинющими носами и в перьях цвета тех самых облаков, что появляются перед сильным ветром, сидят на подоконнике в ряд и по очереди бьют клювами по стеклу. В маленьких глазках читается только одна цель – тупо стучать! У моего четвероногого приятеля тоже чаще всего одна эмоция на мордочке, но их много, время от времени они меняются и все такие разные! Непрошеных гостей можно понять: снаружи в полумраке комнаты чуть видна кровать, там незнакомцы, и они спокойно спят… Пернатым интересно. Ведь нет ничего таинственней сумрачного окошка. То, что увидишь при солнце, слишком заметно…
Пока безветрие, птицы всё утро трудились, опыляя лимонный каллистемон, а эти пришельцы, за окном, дрыхнут, как ни в чём не бывало. «Явно не наши! – тревожно запищали те, что отдыхали, восседая рядом на кусте мимозы, и многозначительно уточнили, – ну, точно не из нашего семейства колибри. А, кто тогда? – В их голосе сразу послышалась знакомая интонация одного из персонажей «Семнадцати мгновений весны». – Лежат, ничем себя не выдают. Видимо, что-то затевают и хотят быть кристально чистыми. А что в таком случае они затевают?» Не находя ответа ни на один из вопросов, любознательные пернатые решили разбудить и прямо спросить непонятных бездельников.
Я раскрыл окно. Настойчивые дознаватели вмиг упорхнули. В комнату ворвался запах цветущей австралийской мимозы и ярко-красных торчащих в разные стороны тычинок каллистемона. Этакие «ёршики для мытья посуды»! Издали чем-то напоминают кусты рябины…
Масик проснулся, вылез из-под одеяла, потянулся, сразу всё понял, в два прыжка оказался у окна, встал на задние лапы и, опираясь передними о подоконник, вытянул морду. Зажмурив глаза, он сильно потянул носом, открыл один глаз, потом другой, покосился на меня. За окном никого не было. Удивился, брови «домиком», как у Шарля Азнавура… «Улетели? Испугались! Не иначе… А то бы я им всем задал! – как видно, мелькнуло в голове у пёсика. – Вот так каждый день! – подумал он, сразу нахмурив брови, – что-нибудь да обязательно произойдёт непривычное! А чего вы хотите? Чужбина… Туризм…»
Да, это что-то новое в нашем с Масиком туризме! Искать отличия в городках французского Лангедока-Русильона. В этом городке или в другом, в двадцати минутах езды и почти таком же. Ну, не совсем, конечно! В Амели-ле-Бен-Палальда2 горы ближе и как-то все вокруг расположились, а в Лярок-дез-Альбер3 дороги в центре страшные, спуски аж под сорок пять градусов! Я даже остановил машину перед этаким обрывом: «Неужели это дорога?» Сзади тотчас загудели привыкшие аборигены. А горы здесь видны только, если сам на гору влезешь. Так же, как море в Премья–де-Дальт4 – барселонском «Сестрорецке». Но когда «лезешь», вернее, въезжаешь на гору, тут и там видишь миленькие норки в застроенном ландщафте. Это украшенные изящным деревцем или цветастым кустом воротики на входе, а за ними лесенки куда-то вверх и в сторону. Склон горы вдруг изгибается и образует подобие уютной расщелины. Любой естественный природный излом изобретательные каталонцы используют для украшения прохода к своему жилищу. На равнине всё иначе. Здесь горы видны все сразу и из любой точки. Даже пик Канигу кажется то ли выше, то ли ближе! Будто ты уже у его подножия, в Верне-ле-Бен5 . Пра-де-Молло-ла-Прест6 – слишком далеко, дорога извилистая, как в Андорру, без «Драмины» не обойтись. Особенно тяжко, если свернуть к симпатичной деревушке Серралонг7. Масик начинает жалобно попискивать. И ещё всё время ощущаешь, что вон там, за поворотом, уже Испания… Когда возвращаемся в Сере8, вдоль прямой дороги мелькают деревья бесконечных садов черешни. Вот бы посмотреть на них в апреле во время цветения или в мае, когда проводится ежегодный фестиваль черешни9 .
Спросите: «Что за напасть, гонять по этим городкам?» Изучаем новые места для будущей зимовки. По своей прошлой работе я привык не уменьшать количество возможностей. Это уже тяжело. Неистовое желание махнуть рукой и что-то выбрать. Но, чтобы их ещё и увеличивать! Да, неблагодарное, надо сказать, занятие! Ведь уже прошла неделя жизни в Сере, закрепился набор приятных эмоций. Он неминуемо отгоняет конкурентов. Любое вмешательство выдавливается куда-то в иное измерение, и его попросту не различаешь.
Приятные эмоции… Это не те, что связаны с комфортом или удовольствиями. Скорее, здесь результат какого-то преодоления или контраста с чем-то привычным. Это, как в Маноле. Там всё выстроено и выстрадано годами. А человек всегда до последнего цепляется за старое, страшась перемен больше, чем привычных тягот и горестей. Но перемены, с чего бы они ни начинались, почти всегда приносят хорошее. Особенно, когда ты готов это увидеть и принять. «Самое главное, – как поётся в известной песне о Маленьком принце, – сказку не спугнуть! Миру бескрайнему окна распахнуть!..»
Такие же ощущения победителя были у меня в Цюрихе в начале девяностых. Переговоры один день, а самолёт обратно в Питер только через пять дней. Вот и ждал почти неделю без денег, радуясь маленьким удачам. То дешёвого пива выпьешь вместо обеда. То всюду преследующий тебя запах пережареного масла приведёт к свежеиспечённой и ещё горячей воздушной кукурузе… Набьёшь ею живот, потом запьёшь непривычно чистой водой из-под крана…Чудо! Ляжешь на берегу озера… Благодать! Бывало, умудрюсь, на вокзале купить и пива, и сосиску. Вот счастье-то! А попробуй в том же Цюрихе войти в трамвай. Не выйти! Это и дурак сможет. Тут всё загадочнее. Дождался симпатичного трамвайчика? Теперь нужно успеть совсем незаметной кнопочкой снаружи заставить открыться дверь. Пока поймёшь, пока увидишь её… Зайдёшь, а там ещё сложнее. Билет придётся штамповать. Да не просто так! Тут Швейцария, немецкий кантон! Несколько раз придётся бумажный билетик аккуратно сложить точно по пунктирным линиям. Не нравится? Поезжай в Женеву или Лугано!
К чему это я? Да всё к тому, что туризм и конкретное бытие – суть вещи разные! И когда осознаешь, что сподобились выжить без гида и полного пансиона, – радость обуревает неуёмная. Тогда и большие собаки не помеха, и местные красоты ярче кажутся! Не устаём любоваться.
Так вот, в Сере мы уже намучались, много чего знаем и умеем. Где, что и почём покупать, чтобы поесть? Где гулять и не встречать злых собак? Масик обязательно будет на них лаять, а потом всякий раз вставать передо мной на задние лапы и спрашивать: «Здорово я её? Ты не бойся. Со мной не пропадёшь!» Важно знать, где чинят авто, а где только прикидываются? Где можно подстричься, не рискуя остаться с модным здесь советским «полубоксом» на голове? Простейшие вещи: заправить автомобиль, подкачать воздух в шины, купить нужное масло и долить его в мотор – события, в общем-то, ерундовые. А попробуй-ка тут! Едешь, а безразличный женский голос из Гугла всё время опаздывает, и непонятно: она про съезд на этом круговом перекрестке говорит или уже про тот, что впереди. Но у этого нет третьего съезда!? Тем более противно, если на табло вдруг загорается гнусная жёлтая маслёнка с капающим маслом…
Есть и хорошие места. Мы без ума от маленького магазинчика на улице Сен-Фереоль10 (с трогательным названием «Пьяный от книг»11 .Здесь Масик всегда получает добротный бутерброд от хозяина, а я за три евро покупаю очередную потрёпанную книжку восемнадцатого века издания. А почта! Такой контраст с Главпочтампом Питера! Там, помнится, год назад заставляли адрес свой и получателя царапать шариковой ручкой или химическим карандашом сначала на дерюге, потом на картонке, где ручка то и дело её протыкает, и ещё зачем-то на бумаге… А тут продали тебе на наши деньги за пятьсот рублей красивую картонную коробку для посылки в пять килограммов. На ней крупно синим по белому начертано, что груз поступит адресату в течение 48 часов. Написал я в углу на коробке в специально отведённом месте адрес, а работница почты провела пальчиком и ловко вынула из-под этой надписи тоненький листочек. Оказывается, он там где-то уже был и ждал, когда на нём проявится то, что я написал. Прикоснулась печаточкой почты, и вот вам, пожалуйста, квитанция! А платить? Так уже заплачено! За коробку… И, наконец-то, поехали мои книжечки в библиотеки Парижа и Перпиньяна. Из другой страны не пошлёшь. Издательство петербургское пробовало. Во Франции введено «ЧП», из-за границы посылки не доходят.
Да, здесь всё по-иному. Взять, к примеру, местную библиотеку. Вход свободный. Никакой регистрации! Всё находится в памятнике тринадцатого века, в «Воротах Франции»12 . Приходи, выбирай, бери, читай. Решился я им свои три книжки на французском языке подарить. Смотрю, пять женщин меня и пёсика окружили и лопочут одновременно. Прямо, как испанцы! Читатели, что сидели, кто на диване, кто в креслах и листали газеты, тоже встали посмотреть на диковинку. Целый писатель, прямо из России, с собачкой на поводке, дарит им свои книжки на их языке, да ещё про их же поэтов… А я чую, что-то они хотят. Но что? Я ведь могу только с одним человеком говорить. Если их несколько – ничего не выйдет! Не все одинаково понимают то, что я умудряюсь произносить, а уж я их – и подавно. Масик это сразу подмечает, начинает зевать и на собравшуюся публику уже не обращает никакого внимания. Выискал я одну женщину, медлительную, рассудительную, в очках, и давай ей втолковывать… А она – мне. Наконец, уяснил! Нужно написать, что эти книги – «дар библиотеке». Я знаю слово «подарок», а они всё одно твердят: «Don, don, don…». Но я, ведь, и так «даю»… В общем, нужно с одним говорить! Отработанная технология. Так было, и на почте, и в агенстве по недвижимости, и у хозяев съёмной квартиры. Там муж меня` выслушивал, а потом переводил супруге.
Вообще, здесь, в Сере, всё инфицировано живописью. Волей-неволей заразишься. В многочисленных галереях работы современных художников. В местном музее, конечно, есть и Пикассо, и Шагал, и Дали… Они тут жили, творили каждый в своё время и, естественно, кое-что оставили понравившемуся городку.
У витрины одной из галерей Масик остановился и завилял хвостом. За стеклом висела репродукция картины Ван Донгена «Женщина в красной шляпке»… Мы влюбились в неё одновременно! И пошло-поехало! Нашёл в «Ivre des livres» 25 томов «Истории живописи»13. Забыв про всё на свете, погрузился в чтение. Долго, не помню сколько, рассматривал репродукции картин разных художников и пытался понять, почему и как, в зависимости от стиля и течения, буквально за полвека меняется их восприятие женщины. И только Масик, начиная лизать моё лицо, возвращал меня в реальность. Выныривая из омута густо окрашенных потоков различных направлений европейской живописи, мне приходилось снимать очки, протирать их и, рассеянно оглядываться по сторонам… Надо же! Куда-то подевались проститутки Лотрека и треугольные женщины Пикассо? А где вытянутые головы и чёрные глаза героинь Модильяни, точки, точки и ещё раз точки Сёра? Ни тебе импрессионизма с его игрой светом, ни тяжёлых мазков экспрессионизма! Наконец-то исчезли аллюзии сюрреализма Дали и отвлечённые формы абстракционизма Кандинского и Малевича…
Перед глазами только унылая мордочка моего приятеля, уже успевшего изрядно соскучиться и проголодаться.
Я появлялся с Масиком всюду. Сначала влюбляются в него, а потом, глядишь, и к хозяину позитив испытывают. Правда, в «Каталонские пироги», что напротив книжного магазина, не рискнул с ним заходить. Там такой запах, что не оттащишь ни меня, ни его.
А как приятно бродить по центру Сере после девяти вечера! Никого! Будто это только наш городок. Домов и памятников старины почти не видно. Подсветка жёлтая приятным теплом тебя обволакивает. Тишина! Только платаны, что раза в два выше домов, шумят на ветру своими кронами. Ну, как у нас в Маноле, если ветер с залива. Честное слово! Ведь, и утром, и днём здесь гуляли, всё сооружения ХIII века рассматривали много раз… Ан, нет! При дневном свете совсем другое дело. Слишком приторно. Мы чересчур уж привыкли к унылому тону окружающей нас картины маленького городка, и взгляд наш уже скользит по её поверхности утомлённый и равнодушный. Хочется смотреть именно вечером. Да и Масик в сумерках не теряется, делает все свои «дела» прямо на камушки, что аккуратно выложены вокруг старых, лысых платанов.
К ночи, как повелось, заходим в зоомагазин (Animundis). Маська сразу исчезает в дебрях многоэтажных полок с мячиками. Я же начинаю обольщать молоденькую продавщицу – родом из Барселоны – галантными фразами на смеси европейских языков. На нашем «французском» мы легко понимаем друг друга. Правда, я частенько называю вместо truite – forel, а вместо quartier – kvartal. Но зато лихо получается и с юношеской «наглостью».
ххх
Как без бани, если вот уже тридцать лет каждую неделю ходишь париться? А никак! Заболеешь! Организму не будет хватать усиленного кровообращения. Пришлось изучать, искать в интернете, где в округе имеется хотя бы некое подобие бани. Нашёл. Звоню – не снимают трубки. Написано – работают с 10.00. Цены, время, массажи всё указано. Отправился один. Как чувствовал: «Не нужна им баня!». Врут! Ехать-то недалеко, но противно: какие-то грунтовые дорожки, кустики цепляют авто, не видит спутник, почти всю дорогу молчит индифферентный женский голос. Приехал! Проснулась гугл-тётя: «Вы прибыли в место назначения». И что же? Ни машин, ни народа, ни обслуги… Никого! Хочешь, не хочешь, а сразу вспомнишь, что ещё в 732 году под Пуатье дедушка Карла Великого остановил, а потом сподобился и вовсе прогнать отсюда арабов. У тех-то баня – святое дело!
Сегодня опять нет жуткой трамонтаны. Посему решились мы съездить в Перпиньян, купить французскую симку, а заодно полюбоваться нашим будущим жилищем. По испанской симке можно звонить без роуминга, но интернет говорит «ку-ку» уже через неделю. Нашли квартал, где будем обитать почти весь январь. Вокруг одни писатели! Я имею в виду улицы с их именами. Так и пахнуло школой! «В своих произведениях они высмеивают лень, невежество и безжалостно бичуют человеческое лицемерие…» Кто они? Бальзак, Перро, Мольер, Монтэнь, Ростан…. Придётся там что-нибудь воспеть. А то как-то … ne comme il faut!
Так вот, жду я, значит, симку французскую. Здесь её ждут, тебя учитывают в невидимой очереди, а потом зовут. Смотрю, полиция подъехала к моей машине. Вышли и расхаживают вокруг неё, да все такие важные, напряжённые… Я, естественно, предстал перед ними и, поправив изящным движением шарф цвета хаки, изрёк на чистом французском:
– Чего такое?
– Нарушаете, – отвечают. Дальше у них было много слов. Понял процентов десять. Но смысл уловил. Оправдываясь, сразу отмечу: забавный южный французский хуже понимаю, чем парижский. И ещё, отвык… В Сере, по-моему, нет ни одного полицейского. Саму Полицию-то видел, но чтобы оттуда кто-нибудь выходил… По отработанной ещё в Маноле схеме я показываю им Масика. Это для начала. Мол, он хороший. Тот наклоняет голову, на морде улыбка и виноватые глаза. Следующее действо: достаю из широких штанин… книженцию свою на французском, сажусь на водительское сидение и выписываю «товарищам» в форме «благодарность за службу». В общем, всё, как обычно, как у Жванецкого: «Терпят, берут, не читают, ждут, когда новые поколения оценят».
Однако, парковка была запрещена. Это раз! Документы даже не спросили – это два! Смею предположить, сработал ряд факторов. Улыбка Масика, испанские номера, ну и без книжицы с чертовски привлекательной обложкой не обошлось. Там моя физиономия и ещё какая-то картина Клода Моне…
Итак, Перпиньян. Не искушая местных блюстителей порядка, машину оставили на платной стоянке и отправились путешествовать по городу. Терпеть не можем это занятие. Тоскливо – дома, магазины, толпы людей! Мелькнёт что-то интересное, и снова бутики, кафе, отели… Побывали около Кастилет14 – в своё время городские ворота и тюрьма. Дошли до площади Франсуа Араго15 . Это, между прочим, физик и астроном. Если кто подумал, что писатель, так и нет. Писатели его братья – Жак и Этьен. С набережной Себастьяна Вобана16 – был такой в ХУII веке маршал и инженер – долго любовались двухъярусными набережными маленькой речушки под названием Басса. Их можно созерцать бесконечно! Тенистые каштаны выстроились вдоль пешеходной дорожки, ниже, на уровне реки, разноцветные и различной формы клумбы с розами и розмарином. Масик всё норовил к ним спрыгнуть! Нельзя! Где-то читал, что это самая красивая набережная в мире. По правде сказать, сомневаюсь, но, действительно, миленько. А вокруг празднуют Рождество! Иллюминация, бутики, всюду запах кофе, круассанов, жареных каштанов и маринованных оливок…
Решили дотопать до Дворца королей Майорки. Долго уговаривали друг друга. Понимаем, что это самая важная местная достопримечательность, но далековато. Если через исторический центр – минут двадцать займёт. Но мы настоящие герои и вдобавок к цели всегда идём в обход, с тылу. Потому что обожаем мелочи! Они, как лакмусовые бумажки, говорят о многом. Масик всегда сначала облизывает тарелку с краю и только в самом конце принимается за основной кусок.
А что Дворец? Сразу было предчувствие чего-то большого и закрытого. Забегая вперёд, скажу: так и есть! Большое и почти всегда закрытое.
Чем чреват шаг влево или вправо от разукрашенных улочек туристического маршрута? Правильно! Грязью, помоями, обшарпанными стенами домов, бельём на окнах… Тут и там слышится вовсе не французская речь. Никто даже не помышляет погладить моего пёсика. Лица все встречаются озабоченные, суровые. Будто попали в далёкие времена Столетней войны. Наконец вырвались! Перед нами огромная стена. Идём-идём вдоль неё. Нашли кое-как вход. Конечно, всё закрыто и даже духу человечьего рядом нет. Мы одни такие идиоты! В общем, обошли всю стену. Это и есть для нас «Дворец королей». А что? Зато, какая-никакая тайна города осталась. Но чувство всё-таки неприятное.
Чтобы вернуть потерянное ощущение праздника, вновь прошлись по разукрашенным улицам, зашли в кафе, выпили эспрессо с круассаном. Правда, Масик любит, если кусочек обмакнуть в капучино. Ну, ничего! Понюхал, пососал и слопал за милую душу. Кафе небольшое, миленькое, напротив статуи женщины с поднятыми руками – шедевр скульптора Аристида Майоля17. Мы её называем: «Голая тетя без весла». Хотя это наверняка Дина Яковлевна Айбиндер – муза Майоля в последние годы его жизни.
Сегодня, вообще, одни открытия! В районе Ле Платан18 , за Дворцом конгрессов19, обнаружили коротенький проезд Мориса Трентиньяна. Французский гонщик и, между прочим, дядя известного актера Жана Луи Трентиньяна. Помните фильм 1966 года Клода Лелуша «Мужчина и женщина»? Там Жан Луи тоже был гонщиком… Нашли-таки, в честь кого назван бульвар Жана Бурра20. Случайно, надо отметить! Добрались до местного рынка – не могли же мы его пропустить! Там бульвар Фредерика Мистраля21). Такой же, кстати, есть и в Барселоне. Это Нобелевский лауреат по литературе 1904 года. Смотрим, а рядом стоит памятник. Думаете Мистралю? А вот и нет! Тому самому Бурра. Оказывается – депутат. Хм?! Масик, верный своему долгу, в обязательном порядке почтил своим вниманием монумент народному избраннику…
Дальше – больше! Узнали, что рынок в Перпиньяне ежедневный и находится совсем близко от нашего будущего жилья в квартале с улицами писателей. Вот здорово! Обожаем бродить вдоль торговых рядов со всякими вкусностями. Есть, конечно, вредно, но хотя бы попробовать… Просто вдохнуть аромат горячих чуррос или свеже-копчёной колбасы, полюбоваться играющими на солнце капельками жира, стекающими с румяных свиных рёбрышек на гриле… А как приятно от одного только вида нарезанного рубца с хреном ощутить во рту лёгкий холодок его ломтиков сначала со сладковатым, а потом остро-горьким колючим привкусом! .В Сере рынок работает только по субботам. Увы!
Раз такое везение, на радостях решил я поискать себе модные брючки. Такие узенькие… В Барселоне мы однажды увидели их на витрине. Не было моего размера. Масику не стал ничего объяснять – начнёт выпрашивать новый мячик. А где в городе с ним бегать? Отправляясь на поиски, в знак особого уважения, сразу после рынка свернули в «квартал писателей».
Очутились на улице Ростана, потом Бальзака, затем Мюссе, Перро… Ну, я их уже всех называл. Вдруг осенило: «Как всё задумано! А? Вот, что значит с умом!»
Все проспекты, переулки и проезды с односторонним движением. Несмотря на кажущуюся безалаберность, они расположились здесь, не мешая друг другу и, начиная от бульвара Бурра, в хронологическом порядке. По обе стороны квартала «молодёжь». Самый конец позапрошлого века – Пьер Лоти с его колониальными романами и Эдмон Ростан с его «Сирано де Бержерак». Неоромантизм. На перекрёстке с улицы Ростана сворачиваем вправо. Попадаем к Оноре де Бальзак. Его «Человеческая комедия» – это уже середина ХIХ — го. Улицу основоположника реализма в европейской литературе ненавязчиво пересекает другая, она чуть поуже и носит имя Альфреда де Мюссе. Романтизм. Писал лет на двадцать раньше Бальзака. Постепенно переходим в ХУII век, на площадь Мольера – основателя классической комедии. От неё вдоль высокой крепостной стены в разные стороны тянутся улицы с именами Шарля Перро, Жана Расина, Пьера де Ронсара и Мишеля де Монтеня. С первыми двумя, вроде бы, всё ясно! Перро написал свою «Золушку» в самом конце ХУII века, Расин же – один из трёх выдающихся драматургов Франции, – сотворил свою «Федру» в середине века. Кстати, почти в то же время, когда писали два других – Жан Батист Мольер и Пьер Корнель. А ещё, я вдруг вспомнил, с именами этих трёх драматургов всегда ставится рядом Николя Буало, современник и Корнеля, и Мольера, и Расина. Он, между прочим, первый сформулировал законы поэзии. Но улиц с именем Корнеля или Буало мы не нашли, как ни искали… Масик во все дворы забегал – может, какой переулочек попадётся хотя бы! Их бы вместо «Ронсара» или «Монтеня»! Против этих двоих и их творчества я ничего не имею. Даже наоборот! Но, право же, так было бы справедливее и логичнее. Один из них эссеист и больше философ, чем писатель, а таких и вокруг нашего квартальчика предостаточно. Там и Монтескье, и Декарт, и даже Раймонд Луллий… Второй, Ронсар, хоть и поэт, но поэзия его, как писали современники, была уж слишком «подавлена учёностью». Почти триста лет о нём не вспоминали, и на тебе! А потом, будут говорить, что в «писательском квартале» Перпиньяна не нашлось места ни третьему драматургу, ни примкнувшему к этой великой троице теоретику классицизма, тому, кто всем им помогал в борьбе с безжалостными ретроградами.
По моему разумению здесь имеет место явное упущение! В целом же, как ни говори, а хронологическая последовательность расположения улиц соблюдена. Это главное! Ведь, Ронсар и Монтень – уже ХУI-й век! И то, правда, что может в себя вместить маленький квартальчик в центре города? За три века французской литературы и десятка имён не набралось! Только Пьера Корнеля жалко… Я монолог Сида на французском помню… Наизусть!
А над крепостной стеной, огибая сверху весь квартал, протянулась широкая магистраль имени Франсуа Рабле. К ней от площади Мольера, как бы восходя к позднему Средневековью, ведёт широкая Монументальная лестница22. Вот тут сделали всё правильно! Достойное место для улицы имени того, кто заложил основы всей европейской литературы!
Вышли мы на площадь Мольера. Тихо, нет никого. Она, хоть и маленькая, но чем-то ласковым напоминает вечерние улочки Сере и одновременно не то сад, не то парк «Платаны», что вытянулся рядом, вдоль бульвара Бурра. Вокруг неё и даже посередине огромные деревья. Оказавшись на просторе, Масик тотчас принялся усердно гоняться за разноцветными листьями, то и дело поднимаемыми с асфальта внезапным порывом ветра и уносящимися ему вслед…
Приятель довольно быстро угомонился и взобрался ко мне на скамеечку. Сидим, любуемся волшебными «водоворотами» ярких листьев, а я вдруг принялся вспоминать монолог Сида. Приучаю Масика к мелодии французского стиха. Благо ни Корнеля, ни улицы с его именем рядом нет. Глядь, а из переулочка Шарля Перро, как из сказки, выходит барышня с собачкой. Милая шатенка на мгновение обернулась, взглянув на Масика, сверкнула улыбкой и, будто, Золушка, исчезла так же быстро, как и появилась…
Мы успокоились, встали, поднялись по лестнице и уверенно шествуем по улице Франсуа Рабле. Снизу, как на ладони, весь квартал, куда через неделю переедем из Сере. Приятное ожидание скорой встречи и с ним, и с симпатичной дамой, и с её собачкой переполняет нас. А открытие новой закономерности в местном градостроительстве просто, я бы сказал, вызывает заслуженную гордость… И всё-таки, кажется, что чего-то не хватает. Что-то ещё не сходится в этой череде знаменитых имён. Проходим мимо церкви Святого Якова23 … Так и есть! Упираемся в маленькую неприметную улочку с именем ещё одного Франсуа – Франсуа Вийона!
Как же без него?! Перро и Рабле, вообще, от Вийона не оторвать! Первый похоронен был в Париже у «неправильно повёрнутой» церкви Сен-Бенуа-ле-Бетурне24), где долгое время у своего дяди-священника жил Вийон. А второй – единственный, кто в самом объёмном литературном памятнике эпохи Возрождения – «Гаргантюа и Пантагрюэль» – вспомнил о своём тёзке, первом французском лирике позднего Средневековья. Через сто лет после его исчезновения…
В общем, куда ни глянь – сплошь лирики и сатирики, чудесная девушка с собачкой, создатели классической комедии и «Человеческой», в частности.
Да, и мы с Масиком тоже весёлые ребята, чудеса и сказку любим. Но нам главное – их не спугнуть! Приятно, конечно, читать названия улиц, вызывающие ностальгические воспоминания о школьной юности! Но придётся-таки на время покинуть полюбившееся местечко. Мы же брючки модные ищем! Вернее, я… Обогнули квартал по бульвару сначала имени какого-то артиста, а потом «нашего депутата». Дотопали до Кафедрального собора Святого Иоанна Крестителя25, а после и до Кастилет. Шли-шли… Всё бутики и бутики! Опять забрели в кафе.
На этот раз совсем простую кафешку. Ничего нет, только пластмассовые столы и стулья прямо на площади. Выпил я непонятный кофе из бумажного стаканчика. Круассанов не дают. Масик сидит на соседнем стуле, хмурый, глазеет во все стороны, должно быть, собак высматривает. Вижу, снова какая-то девица уверенной поступью продвигается в нашу сторону. Понятное дело: здесь народу хоть отбавляй, всякий захочет погладить моего Масика. Последние минут десять все так и льнут к нему, так и льнут. Однако, джинсики на девушке изумительные! Я не выдержал, привстал, приподнял руку и пошевелил пальчиками, как бы, приглашая. Дальше неинтересно. Девица, оказалось, шла к своему парню, что сидел у меня за спиной. Масик, кстати, все сразу учуял, а мне не сказал и даже не смотрел на молоденькую француженку. Вот он такой! Я не сказал ему про брючки, а он – про лысого парня со стильной круговой эспаньолкой. Но не всё так плохо и бесполезно! Зато милая девушка подсказала, где купить такие же брюки, как у неё. Только не подумайте, что они от Пьера Кардена. Мне такие ни к чему, потому как они дорогущие. Буду вынужденно меньше тратить на еду, похудею, брюки станут сваливаться… Смысл? Вы согласны со мной?
По дурной привычке, померив, не стал снимать с себя понравившуюся покупку и отправился к кассе. Масик меня останавливает, не пускает. Не послушался его призыва. А зря! Уж мне досталось! Продавшицы минут десять, по-очереди, почему-то краснея, усердно загибали вверх все мои рубашки и футболки, снимали этикетки и приколотые к поясу брюк всякие пластмассовые фитюшки… Умудрялись своими нежными ручонками залезать внутрь и отыскивать там ещё что-то для них, видимо, очень важное…
Однако, теперь на мне не только шарфик, но почти такого же цвета брючки! А пёсик гордо шагает рядом, высоко задрав голову. Будто не на мне, а на нём новые штанишки.
«Симку» купили, новую одежду сыскали, полицейских обаяли, памятник депутату нашли, промахи в градостроительстве выявили, зашли в город с тылу, насмотрелись всякого… Достаточно для одного дня! Возвращаемся в Сере.
А на трассе жуть! Ветер, километров восемьдесят в час, а то и больше! Смешно и грустно видеть, как легковушки, словно блохи, подпрыгивают на открытых участках дороги. А ещё температура минус один градус… При таком ветре она всегда ощущается на градусов десять меньше. Если рядом фура, лучше её скорее миновать. На «встречке» машинка вот так подпрыгнула и подрезала фуру. Та затормозила, и её прицеп перекрыл дорогу. Скорость машин 130, ветер – 80… Неэстетично!
Полиция остановила весь поток машин. И на встречной полосе почему-то тоже! Ходили вдоль скопившихся авто и что-то говорили водителям. То ли опрашивали, то ли призывали к осторожности. Я тоже опустил стекло и заинтересованно вслушивался в их сумбурную речь… Ничего не понял. Во-первых, потому что в открытое окно влетал только ветер, во-вторых, Масик, вспоминая первую парковку в Перпиньяне, и, видимо, компенсируясь, теперь лаял на всех, кто в форме. Ну, и потом, эти полицейские говорят, как наши врачи пишут. Самый проверенный вариант: машина испанская, физиономия народного контролёра, речь немецкая: «Нихт ферштейн!»
И всё-таки, почему при таком ветре не изменили указатель максимальной скорости? Пока ехал, соображал. Это, как на зимнем асфальте, покрытом неровным бугристым слоем заледенелого снега. Там, если медленнее семидесяти ехать, на бугорочке подбросит, руль вывернется, и пока ты его восстановишь, авто успевает съехать с дороги. А вот, если под сто – всё окей! Только страшновато…
Доехали благополучно. Сегодня каталонские пироги не стали покупать. После такого обилия приключений потянуло к духовному. Благо, оно всё рядом. Начинаем с библиотеки. У меня мания: в толстых книгах о французской литературе ищу что-нибудь о Франсуа Вийоне или Шарле Бодлере. В первом случае – не поторопились ли забыть? Особенно после жуткого фильма 2010 года «Я Франсуа Вийон – вор, убийца, поэт». А во втором – как скоро после реабилитации в 1949 году сообразили, что уже можно писать про его некогда осуждённые стихи… Нашёл! «Самые красивые страницы французской поэзии» называется, почти 900 страниц! Смотрю ХУ век – нет Вийона! Герцог Орлеанский есть, а победителя организованного им поэтического состязания в Блуа нет! Вот олухи! Получил глубокое интеллектуальное удовлетворение.
Дошли до любимой галереи. Почему любимой? Здесь давно уже висит картина Фабьена Буатарда26 с лебедем на лесном озере, а за красивой белой птицей голое женское тело, перевёрнутое вверх ногами. Видны только живот, ноги и бёдра. Круто! По-бодлеровски! «Этот ласковый лоск чрева, чресел и ног,// Лебединый изгиб ненаглядного сада…// Здесь мы задержались. Масику, видимо, лебедь нравится или что-то напоминает…
Удивительно, как же быстро меняются приоритеты у моего друга! Побывав в Перпиньяне в квартале «французских писателей», он теперь воротит нос от выставки акварели в Сере и от музея современного искусства. Правда, там уже месяц нет Матисса… Обходит стороной кафе «Пабло»27 (напротив Ворот Испании28), где в прошлом веке, попивая вино и кофе, общались Пикассо, Модильяни, Маноло, Матис, Кокто, Шагал, Дали… Предатель, он избегает все пять художественных галерей, что скопились на улице Комерс и, даже не оглядываясь на репродукцию картины Ван Донгена, выставленную на витрине, настойчиво устремляется к неприметному узенькому переулку. Именно в этом месте начинается улица Маноло (rue Manolo). Сразу становится понятно, куда его тянет. Не иначе – вспомнил лето, зелёную травку, лебедей… Но, для этого, вообще-то, нужно было нереально высоко задрать голову и прочесть название улицы в честь каталонского скульптора, друга Пабло Пикассо…
Шагаю вслед за Масиком в направлении «Манолы». Вышли из центра Сере с его уже привычными тремя памятниками тринадцатого века и двумя двенадцатого, остановились у Дьявольского моста (Pont du Diable). То ли приятель мой понял, что этот мост никуда не приведёт, то ли почувствовал, что уж точно он не раскроет перед ним всю безмерность его мечты… У Масика взгляд задумчивый, будто силится представить что-то, понять, пропустить через себя спрессованные пласты времени. А, может, просто устал скитаться целый день, и пора восвояси?
На берегу, чуть выше по течению, нашли милое местечко. Там огромный камень – то, что осталось от моста, построенного римскими легионерами ещё до нашей эры. Река-то река! Одно слово! И надо же, снесла мост в 522 году. Только через тысячу лет решились сделать новый, тогда самый длинный в мире! Отсюда хорошо видны высокие холмы с одной стороны и оранжевый от яркого заката заснеженный пик Канигу – с другой. В центре Ceре такого не увидишь!
Наконец-то мы одни! Миновали круговые перекрестки, отпустила тирания городов: памятники старины, асфальтовые тротуары и озабоченные человеческие лица… Кругом тишина, только доносится издалека стук колёс старенького авто по каменной мостовой узенькой улицы Републик29 … Да! Не всякому дано купаться в неистовом круговороте больших городов. Наслаждаться им, наверное, тоже искусство!
Сидим на «памятнике» прошлой эры. Повернули головы в одну сторону и не можем оторвать глаз от того, как изредка налетающий ветер мелкой рябью шевелит речную гладь, да яркие блики заходящего солнца, пробегая по ней, плутают в молодой травке на берегу…
1 Плавание. Ш. Бодлер.(пер. М.Цветаева).
2 ) Аmelie-les-Bains-Palalda
3 Laroque-des-Alberes
4 Premia de Dalt
5 Vernet-les-Bains
6 Prats-de-Mollo-la-Preste
7 Serralongue
8 Ceret
9 Fete de la Cerise
10 rue St.-Ferreol
11 «Ivre des livres».
12 Porte de France
13 «Histoire generale de la peinture».
14 Castillet
15 Place Francois Arago
16 Quai Sebastien Vauban
17 Aristide Maillol
18 Les Plananes
19 Palais de Congres
20 Jean Bourrat
21 Frederique Mistral
22 Escaliers monumentaux
23 Еglise Saint-Jaques
24 Еglise Sait-Benoit-le-Betourne
25 Саthedral Sait-Jean Baptiste
26 Fabien Boitard
27 Cafe Pablo
28 Porte d Espagne
29 Rue Republique