Срез творчества Б.Ф. Корнева
Если говорить о моём личном восприятии того двухтомника, что вы сейчас держите в руках, то два этих тома кажутся мне двумя полушариями человеческого мозга. Нераздельными и неслиянными. Похожими друг на друга, как две половинки яблока — и обладающими совершенно различными функциями. Из школьного курса анатомии мы помним: одно полушарие отвечает за логическое мышление, второе — за образное; одно позволяет человеку уверенно чувствовать себя в мире объективной реальности, второе позволяет «заглянуть за грань», «воспарить», «исполниться вдохновением». У каждого — своя задача, но полноценная работа мозга возможна только в «тандеме» обоих его полушарий.
И этот двухтомник составлен очень похоже, очень! Первый том — он документален, он строг, он включает в себя исторические произведения, охватывающие период приблизительно от Финской войны до 90-х годов включительно… А зато второй том — это корневская мистика, корневская фантастика, корневская, если угодно, психоделика. Характерно даже то, что некой связкой между первым томом и вторым является повесть под названием «Тандем», — и повесть эта как раз отличается тем, что совмещает в себе и историчность, и психоделику.
Но, наверное, я, должен сперва представить писателя Бориса Корнева тем читателям, кто ещё не знаком с ним. Должен сказать, что он — особый автор, который никогда не придерживается привычных жанров, — при том, что его никак не назовёшь авангардистом, создателем стилистической и философической зауми. Его язык всегда ясен, ёмок, предельно доступен и способен минимальными литературными средствами достигать высокой образности и глубины. Все его сюжеты (ну, почти все…) весьма близки современному читателю, его суждения касаются наших нынешних дел, наших нынешних бед, наших нынешних больших и малых недоумений, серьёзных и маловажных заблуждений.
Ещё следовало бы мне сказать, что Корнев — мыслитель. Он — мудрец, а для мудреца и в песчинке заключена вселенная. Он и сам любит цитировать эту строку из Вильяма Блейка:
— Глупо ждать, что придёт время, и станет легче, проще, лучше… Время не приходит, оно только уходит. Нужно учиться быть счастливым прямо сейчас!
«Увидеть мир в одной песчинке
и Космос весь – в лесной травинке!
Вместить в ладони бесконечность.
И в миге мимолётном – вечность!»
Ни одно из его произведений не остаётся заключённым в собственный сюжет, как в непробиваемую скорлупу: в нём непременно есть несколько разных выходов в параллельные вселенные. Читаешь любую его вещь, и от тебя не отступает ощущение, будто улавливаешь только один из вложенных автором смыслов, — и стоит только изменить угол зрения, и найдёшь новый смысл. Так и получается, — надо только уметь взглянуть на произведение с иной точки.
Ещё об одном обстоятельстве нельзя умолчать. Корнев — стилист. Одно из ценнейших свойств его стиля — лаконичность, ёмкость. Он способен уложить в небольшую (страниц на пятьдесят!) повесть целую эпоху, в одном абзаце рассказать о многих годах, — и вам не покажется, что автор скачет галопом по Европам (хотя ход событий в его книгах нередко именно в Европы и уносится). Автор великолепно управляется с течением времени: действие его книг никогда не мельтешит, но и не тормозит, оно стремительно и отчётливо, быстро и глубоко. Возможно это свойство — главное достоинство Корневской прозы, и его по достоинству оценят все, кому ненавистна многотомность псевдоклассических эпопей.
А всё дело в том, что Корнев, он, если позволите так выразиться, — виртуоз времени. Как скрипач виртуозно обращается со своим инструментом, заставляя его петь на разные голоса, так Борис Корнев обращается с литературным временем, текущим на страницах его книг. Он может его убыстрять, замедлять, пускать вспять, останавливать… (Прекрасный пример такой остановки — два небольших эссе о детстве — «София-Антонина» и «Это как любовь»).
В его исторических произведениях вы никогда не чувствуете себя театральным зрителем, взирающим на заставленную грубыми декорациями сцену, по которой слоняются статисты в пыльных костюмах. Нет, не историческая постановка в провинциальном театре, а путешествие на хрономобиле, взгляд изнутри, вживание в давно ушедшую натуру. В этом автор доходит до колдовства: только Борис Корнев мог взять на себя такую смелость, чтобы писать, к примеру, о французском поэте Шарле Бодлере от имени самого Бодлера (повести «Танец Психеи» и рассказ «Зеркало любви»).
И с другой стороны, если мы говорим об исторической прозе Бориса Корнева, то нужно учесть, что это именно корневская историческая проза, — вся распахнутая в нынешний день, вся написанная сегодняшним человеком, несомненным нашим современником, которого современность волнует всё-таки больше, чем дела давно минувших дней…
Кажется, я становлюсь похож на конферансье, желающего представить публике некоего замечательного певца: сколько ни распинайся предварительно, а зритель оценит пение, только послушав самого исполнителя.
И поэтому, я лучше дам совет будущему читателю двухтомника. Прошу прислушаться к этому совету, ибо исходит он от человека, опытного в чтении книг Бориса Корнева, — скажу, не хвастаясь, от знатока его творчества. И что же посоветует вам знаток?
Перед вами двухтомник, двухтомный сборник. Теоретически, его можно читать, как угодно: начав с первого или со второго тома, или читать сначала те вещи, чьи названия вам особенно приглянулись, или читать по одной вещи сначала из одного, потом из другого тома… Воля ваша! Читайте, как хотите. Но мой вам совет: лучше всего будет, если вы будете читать в самом строгом порядке, заданном составителем: от начала первого тома, от повести «Дальтоник» к повести «Одна на всех…» и так далее, пункт за пунктом.
Почему я так советую? Потому, что каждое отдельное произведение Бориса Корнева, оставаясь совершенно самодостаточным, тем не менее, раскрыто, распахнуто в некое авторское пространство и способно сочетаться с другими его произведениями, образуя дилогии, трилогии, циклы… И, в каком бы порядке вы не разложили эти повести, каждая такая последовательность, каждый такой цикл будет совершенно логичным, последовательным, имеющим начало, кульминацию и завершение. И это при том, что, расставленные в другом порядке, те же самые произведения будут создавать некий новый цикл, с новыми смыслами и новой логикой. Это чем-то напоминает египетскую иероглифику: древние писцы из Фив и Мемфиса изощрялись в составлении таких надписей, которые можно было бы читать слева направо, справа налево, сверху вниз и снизу вверх, по диагонали и т.д. — и всякий раз читатель находил бы в надписи новый, глубокий, даже сакральный смысл.
Так вот, если в двухтомнике Борис Фёдорович расставил свои вещи именно в таком порядке, значит, он преследовал совершенно определённую задачу, вкладывал в такую расстановку совершенно определённый смысл, и вы этого-то, сокровенного, единственно в данном случае ценного смысла не уловите, если будете читать двухтомник как-то иначе.
Попытаемся понять, что именно хотел сказать автор, организовавший свои тексты именно так, как он их организовал.
Вот возьмём первую повесть двухтомника: «Дальтоник» – поразительный рассказ о том, как советский офицер (командир) создаёт в тылу у немцев партизанский отряд, в котором есть один-единственный боец — он сам. Большего одиночества, кажется, и представить себе невозможно; но невозможно и другое представить: чтобы эта повесть была написана не сейчас, не нашим современником, чтобы её написал какой-нибудь Борис Полевой или Василь Быков. Кстати, у Полевого есть повесть «Золото», рассказывающая именно о драматическом одиночестве героини в тылу врага, да и у Быкова есть «Альпийская баллада», примерно о том же повествующая. Но характерно, что и в «Золоте» и в «Балладе…» герои стремятся своё одиночество преодолеть, добраться до своих, слиться со своими.
У Корнева — не так! Его Фёдор Астахов — нельзя сказать, чтобы принципиальный одиночка, «одинокий волк», он совсем не против оказаться в конце концов у своих, но всё же его главная война — это отряд «имени самого себя»; только так он может выложиться до конца, только так он может ощущать себя воином, стоящим лицом к лицу с врагом, подлинным защитником Родины. Сам Корнев говорит об этом так:
— Именно такие, десятки, сотни тысяч таких, уверенных, а не убеждённых, сначала притормозили и в конце концов остановили раскрутившийся маховик беды. Он постепенно, с большим трудом начал вращаться в другую сторону, вовлекая в эту спасительную круговерть все новые и новые массы людей. Чаще всего они это делали без идеологизированного и самозабвенного героизма, не замечая изменчивого разноцветья искусственного и наносного. Главное было за плотными слоями налипшей грязи и лжи УВИДЕТЬ ДОБРО. Не менее важно – РАЗГЛЯДЕТЬ ЗЛО под сверкающим на свету, густо намазанным повидлом.
А вот герои другой военной повести из первого тома «Одна на всех…» — двое подростков, тоже создавших было партизанский отряд «только для себя»… Они после долгих перипетий, достигают всё-таки своих — и что же? Одному это воссоединение несёт немедленную гибель, второму — ломает судьбу на долгие годы вперёд и всё-таки оставляет его вечным одиночкой — на этот раз именно среди своих.
Вот «Великолепная четвёрка», охватывающая эпоху от начала 60-х до конца 80-х. Весь сюжет «Четвёрки…» можно свести к рассказу о том, как четверо мальчишек, четверо неразлучных школьных друзей становятся глубоко, непримиримо чуждыми друг другу.
Для всех этих корневских героев одиночество — это и горькая судьба, и естественная среда обитания, и необходимое условие для самовыражения. Раньше, читая те же самые повести в другом порядке, я как-то не замечал этого, идущего из произведение в произведение гимна одиночеству. Гимна?..
Нас с детства учили: «Один — в поле не воин»… Маяковский восклицал: «Единица — вздор! Единица — ноль!», — и хэмингуэевский герой хрипел, умирая: «Всё-таки, ни черта человек один не может…» И как-то не замечалось, что по сути верная эта мысль, превратившись в установку, делает безоружным человека, волею судьбы оторвавшегося от своего «здорового коллектива». Человек, которому внушили, что один он — ничто, капитулирует, оставшись в одиночестве.
И, видимо, нужно сказать, что Б.Ф. Корнев учит читателя не бояться одиночества, выживать в одиночестве, извлекать из одиночества всё то ценное, что оно может дать, ставить одиночество себе на службу. Как говорил некий забытый народный целитель: «Нужно забрать у холода всё его тепло!» Хотя наука такая — весьма тяжка, и автор не скрывает этого.
Герой «Тандема», оставшись «голым среди волков», одиноким борцом в жёстком мире бизнеса 90-х годов, раздваивается сознанием, создаёт себе «альтер эго», непохожего на себя двойника, фантома, за спину которого можно спрятаться в трудных случаях. Поэт Бодлер, изнывая в фатальном одиночестве творца, уходит в глубины времён, находит друга себе под стать в Средневековье, и другом этим становится такой же прославленный одиночка — поэт Вийон («Танец Психеи»). А герой-рассказчик из очаровательной, лёгкой новеллы «Путешественники» делает своим другом и проводником по эпохам маленькую домашнюю собачку — джек-рассел-терьера Масика.
Итак, одна из главных идейных линий двухтомника — одиночество. Одиночество — не как душевное бедствие, но как способ выжить в агрессивной среде, где всякое неосторожное соприкосновение с окружающим чревато смертельной опасностью, — как для героя повести «Дальтоник» партизана-одиночки Фёдора Астахова. Одиночество — как способ накопления духовной силы, позволяющей, оставаясь один на один с самим собой, со своей совестью, прорвать полог обыденности и возобладать над течением времени, остановить время или повернуть его вспять.
Каждый корневский персонаж движется в мощном потоке своей эпохи. Плывёт по течению? В какой-то степени, да, — но ведь и по течению можно плыть по-разному: или захлёбываясь в воде, не понимая, куда тебя несёт, бессмысленно барахтаясь среди волн; или, пытаясь оседлать поток, собирая брёвна и доски, внимательно смотря по сторонам, умело лавируя, самостоятельно выбирая место, где лучше всего причалить. Герои Корнева, как правило, принадлежат к этому, второму типу, — и помогает им удержаться на поверхности потока именно умение поставить одиночество на службу себе.
Но повторюсь: проза Бориса Корнева всегда чрезвычайно многослойна. Тема продуктивного одиночества, которую мощно задаёт открывающий двухтомник «Дальтоник» далеко не исчерпывает всей гаммы корневских смыслов. Есть ведь ещё и тема равнодушной судьбы, которая так же отчётливо прослеживается в большинстве произведений сборника, особенно в повести «Одна на всех…» Да и в «Реальной четвёрке»… Да и в «Последних каплях дождя»… Да и в «Тандеме», разумеется!
Ничего не скажешь: неумолимый ход судьбы Корнев умеет изображать очень выразительно, весьма ощутимо! Но ведь именно овладев тайными силами одиночества, герои его повестей успешно противостоят этому неотвратимому Колесу Сансары! Тот, кто хорошо овладел Танцем Психеи, уже не боится «Реликтового излучения» Рока.
Быть может читательниц заинтересует такой вопрос: а как в книгах Корнева трактуется любовь? Она там, вообще, присутствует? Сам Борис Фёдорович на это отвечает так:
– Это понятие настолько интимно, настолько незаметно и долговременно, что не привлечёт ни массового читателя, ни зрителя. Если в детективе главное – погоня, то для показа «любви» нужна страсть. Чувства, имеющие шанс быть долгосрочными, неинтересны! В кино в сексуальных темах «любовь» и «нежность» полностью изолируются от каких-либо элементов эротики. Допускают лишь отдалённые намёки на них, и только в связи с идеализированными персонажами.
Я думаю, всё сказано достаточно ясно.
Любовная тема в произведениях Корнева, разумеется, присутствует, но – в каком качестве?.. Нередко она – метафора художественного творчества. Нередко – своего рода отмычка для проникновения в запредельные миры. И очень редко Корнева интересует любовь как таковая, как в «Ромео и Джульетте», как в «Страданиях юного Вертера». Хотя и такая тоже есть, а для любителей всё разложить по интеллектуальным полочкам есть даже небольшой, но, как всегда у Корнева очень ёмкий трактат о любви, симпатии, влечении, сексе и браке – «Срывая вереск…» и короткие эссе «Прелюдия» и «Пробуждение». Но и тут читателю следует иметь в виду, что вереск у автора символизирует отнюдь не любовь; строке из Гийома Аполлинера «Запах времени, ветка вереска…» он тоже посвятил целый трактат и о любви в нём – ни слова.
Есть у Бориса Фёдоровича такая, не вошедшая в данный сборник, работа — «Немедленно ждать». Это не повесть, не эссе — вообще, не художественный текст: это нечто вроде развёрнутого, подробного совета всем, кто попал в кризисную ситуацию. Б.Ф. Корнев — учёный, специалист по кризисным ситуациям, и, следовательно, к его советам стоит прислушаться. И есть у него вошедшая в двухтомник новелла «Бухта Провидения», рассказывающая о мытарствах участников научной полярной экспедиции.
Для меня две этих вещи, несмотря на всю их вопиющую несхожесть, сливаются в одну.
Плывёт сквозь бури и льды корабль с портом приписки Бухта Провидения. Провидение — это всё тот же рок, всё та же судьба, всё то же колесо Сансары, и важно разобраться, как говорит сам Борис Корнев: «кто и чем управляет в кризисном проекте в условиях неопределённости, с меняющимися ожиданиями участников проекта и архитектурой их отношений». Бухта Провидения — это точка возврата из кризиса, желанный порт, дом, — и она же точка, из которой бросаются в кризис, в бурное, ледяное море…
Так происходит и во всех произведениях данного сборника, — даже если они на первых взгляд лиричны и почти безмятежны.
Если перечислять темы произведений нашего двухтомника, то иного читателя (не читавшего, впрочем, сам двухтомник) может огорошить их пестрота: тут и Великая Отечественная, и крах СССР, и Франция XIX века, и Средневековье, и современная Европа, и даже литературоведческие и философские эссе… Не велик ли разброс? Но только прочитав всё от начала до конца, читатель с удивлением обнаружит, что ощущение пестроты безвозвратно исчезло, а вместо него пришло восхищение стройностью, целостностью и удивительной гармонией замысла. Можно назвать много факторов, объединяющих двухтомный сборник в единое целое, – большинство из них мы уже рассмотрели, – осталось ещё одно.
Всем произведениям Б.Ф.Корнева неизменно присуща остросюжетность. Своеобразная остросюжетность, –-как и вообще своеобразно всё его творчество. Время меняется: жюльверновские приключения в наши дни мало кого увлекают, да и возраст уже не тот, чтобы забывать обо всём над книгой из серии «Рамка». У больших дядей с жизненным опытом и учёными степенями свои приключения, — именно те, о которых пишет Б.Ф. Корнев. Его герои всегда испытывают приключение за приключением: они воюют с фашистами и с душманами, с конкурентами по бизнесу и с бурным морем… И со всем миром — безразличным и непонимающим! И борьба эта всегда чрезвычайно напряжённая, требующая невероятных умственных и душевных сил. И это, не отпускающее до последней страницы напряжение, — оно в движении мысли, в неожиданных интеллектуальных находках, в открытии новых смыслов, новых слоёв бытия, в преодолении судьбы. Я не знаю другого автора, умеющего так, как Борис Корнев показать живое, тяжёлое «Дыхание времени», смену эпох, — и человека, стоящего один на один с судьбой, в одиночку выходящего на эпоху, как на медведя с рогатиной, — не всегда побеждающего, но всегда готового к неравной схватке.
Меня всегда поражал финал повести «Дальтоник». Война окончена. Войска из поверженной Германии отправляются по домам. Бойцы пьяным-пьяны и Победой, и весной, и тем, что остались живы, и сознанием того, что сейчас начнётся новая, невероятно счастливая, долгожданная послевоенная жизнь!.. Их невозможно собрать в кучу, невозможно их вновь вернуть в солдатский строй: всю дорогу до дома они беспробудно пьют, безоглядно веселятся, буйствуют, нередко убивают или калечат друг друга в безумных драках, громят железнодорожные станции… Это едет Эпоха! Это её зримый образ! Это армия, победившая и выжившая, грозная и безоглядная возвращается домой! И вот, чтобы довезти Победителей до дома целыми и невредимыми, в один из составов сажают Фёдора Астахова: он снова должен встать против эпохи — на этот раз не Военной, а Победной Эпохи! Колесо времён повернулось на 180 градусов, но Фёдор вновь оказался у него на пути! И он укрощает и эту эпоху, он усмиряет солдатское буйство, — он, одиночка, снова побеждает.
Он научился пользоваться силой, заключённой в великом Одиночестве.